Спальня была усыпана цветами медуницы. На простынях лежало гниющее тело старухи, но сладковатый запах смерти перебивал аромат цветов. Ил с трудом узнал в изменившихся чертах лицо Кирки, хотя иначе и быть не могло – путь в этот дом знали лишь они вдвоем.
Он сел рядом с ней на колени, сжал жесткую кисть в руке. Губы шептали слова, которых он не знал и не понимал. Но бегущая по телу сила была счастлива. Словно столетиями дремавший вулкан, она радостно разносилась по рукам и груди, оплетая бьющееся сердце. Ил ощущал, как тягучей патокой она втекала в труп старухи, чье лицо на мгновение приобрело знакомые краски. Она удивленно обернулась к нему, после чего что-то беззвучно проговорила и вновь вернулась в прежнее состояние. Поток жизни вернулся к нему в тело и клубочком свернулся за левым легким.
– Воскресшее однажды не воскресить дважды, – вот что прочитал Наил по губам старухи.
Цветы медуницы, цветы жизни, начали увядать следом. Оставляя за собой пожухшие лепестки. Наил осознавал, что теперь ему предстояло отправляться на поиски одному. И знал он только один путь – идти вперед, никуда не сворачивая.
[1] Мерзлое.
[2] Развезнись земля, приди же, о Богиня.
Глава 24. Ваттиеза Птерис
Рабочие сновали туда-сюда по замку, латая треснувшие стены замка: клали солому, закладывали песком. Пришедший Геймридж принес за собой ледяные ветра, морозы и снега: обвалившиеся башни, стены и потолки замка были тем более некстати. Слуги носили дрова и мебель из не уцелевших комнат, горячую воду и теплые одеяла в комнаты, где лежали раненые. Вытянутые из-под завалов со сломанными шеями, руками, оторванными пальцами и ступнями: они выли от боли, когда лекари и Менажи наносили лечебные мази и отпаивали их травяными настоями, которые не могли унять жар и агонию, стонали во сне, в который проваливались, как в спасение: надеясь, что по пробуждении все окажется дурным сном или что Фаррум дарует им покой. Было ли лучше им умереть подобно некоторым, кто в момент сильнейших толчков не покинули свои посты: даже когда башни трещали и огромными глыбами летели в самую пучину глубокого моря.
Прошло больше недели после того, как Диза пропал из собственных покоев, оставив всего одно крохотное послание: Илия на языке Фуллмен означает «нимфа». Логас стянула мешающую и все равно не греющую накидку с плеч и села на кровать. Увивающийся рядом паразит мурлыкал себе под нос что-то, пока девушка не посмотрела на него:
– Ты не хочешь мне помочь?
Метакот лениво зевнул и лег на живот Логас, вытягивая лапу с острыми когтями так, что коснулся ее подбородка.
– И в чем это, например?
Девушка привстала на локтях и повернулась к окну.
– Не знаю. Просто… нужно делать хоть что-то. Бездействие не приведет к хоть какому-то результату.
– Как видишь, действия порой приводят только к плохим результатам, оно тебе нужно?
Логас прекрасно понимала, о чем он говорил. Действия людей, уничтожающих все живое на своем пути, их жадность и жестокость; многочисленные войны, гонения магов, существ иного мира – если бы они хоть раз задумались о том, к чему это приведет, были бы они столь же решительны?
– А как же Диза? Не мог же он просто исчезнуть? Он единственный, кто протянул мне руку помощи в этом месте.
Сначала метакот негодующе посмотрел на девушку, потом обиженно фыркнул и наконец ответил:
– Во-первых, не единственный. Не забыла про старика Есьня? – Логас вновь легла на кровать и потрепала паразита по голове.
– Его я никогда не смогу забыть. Если бы он тогда не остановил меня… не представляю, что бы я сотворила.
– Всего лишь ускорила бы уничтожение всего мира, подумаешь.
Девушка вновь задумалась: был ли то сарказм, или метакот действительно так думал, однако мысль была практически здравая. Находясь в этом мире, где отовсюду можно было ждать опасности: даже сидя в замке, который казался неприступной крепостью и откуда Бэйла ее не выпускала после того, что произошло с ее сыном и после возвращения Лукрецы из самовольного путешествия – даже здесь Логас не чувствовала себя в безопасности. Разрушенные стены были этому подтверждением. Королева пыталась ее защитить, а тем заставляла ее, знающую лишь свободу и любовь природы, страдать. Ей нельзя было пользоваться силой где-то вне комнаты, выходить наружу было невозможно даже в спокойные дни: Логас не носила меховую одежду после того, как узнала, из чего ее изготавливают, а вероятность выжить снаружи в подобных условиях для хрупкой девушки приближалась к минус единице.