Люди. Так запросто судящие, кому стоит жить, а кому – умереть. Возомнившие, что власть – это то, что они создали во благо мира. Создающие на руинах того, что они уничтожили. Они боролись с самого начала, с тех самых пор, когда крохотная капля дождя упала на сухую землю и бог и богиня Иолань породили первого человека. Их было мало, гораздо меньше, чем ее первых детей, тех, кто не пытался владеть этим миром, потому что знали, чье место они занимали. Часть единения, часть великого мира – часть гармонии. И эта маленькая горстка существ, стоящие против самой природы, озлобленные, жадные, с горящими глазами – они лично пронзили огромным кинжалом спину своих матери и отца.
Метакот молчал, сидя у ног Логас, осевшей у двери в покои королевы. Ее плечи все еще охватывала дрожь, а руки были покрыты сапфирово-синим дымом. Он подрагивал, пульсировал, как живой, тянулся все дальше по коридору. Паразит испуганно поджал хвост и прижал уши к голове, во все глаза наблюдая, как тонкие темные струи движутся в сторону Йоханна и генерала. Дым набирал силу все больше, уже через несколько десятков секунд он заполонил весь коридор, покрыл пеленой окна и двери, не позволяя никому войти и выйти. Главный поток шустро передвигался от одной стены к другой. Послышались беспокойные голоса и неритмичный стук в двери.
Дым искал их – тех, кто вызывал в Логас такую бурю эмоций, заставившую ее на некоторое время забыть обо всех наставлениях Шамана Сола: о ненависти, о ярости, о боли и страхе, о жажде мщения – обо всем, что не должно было захватить ее душу никогда, чему она должна была сопротивляться так же сильно, как борется природа, как старается она выжить, пробиваться сквозь камень и пепел, сквозь груды тел, похороненных в земле.
Метакот поспешил вернуться к девушке: за несколько недель, проведенных здесь, он ни разу не видел в ней подобной силы, подобной жажды причинить страдание. Возможно, это было то, что нужно его хозяину, но он точно не желал выпустить магию девушки так скоро.
– Логас, Логас, – он позвал ее, однако реакции не последовало. Он мягко ударил ее лапой по ноге, призывая посмотреть на него. – Ты сейчас натворишь дел и тебя уже точно казнят. Не боишься, что твоя жизнь окажется напрасной? Ты ведь еще не поняла, зачем была рождена на свет. Давай-давай, – он ткнулся головой в локоть, ощущая, что в коридоре остается совсем мало кислорода. – Ты и себя сейчас убьешь такими темпами, перестань!
Девушка подняла голову, смаргивая тьму с глаз. Синий дым постепенно стал подтягиваться обратно к ней.
– Я снова это сделала? – губы ее едва шевелились, а в голосе слышалась паника. Паразит довольно замурчал и запрыгнул ей на плечи, успокаивающе говоря:
– В этот раз ты никого не убила, они успели уйти раньше, не переживай.
– Ты сам что-то не выглядишь взволнованным.
– Я видел вещи и похуже, дорогая Логас. И попытка убить человека – далеко не самое страшное из них. Даже пусть ты сейчас и расщепила бы этих двоих.
Логас ничего не ответила. У нее не было сил. Чем дольше она оставалась в замке, тем тяжелее ей было. Тяжелее было пользоваться той силой, которая была с ней с самого детства, и тяжелее было сдерживать неожиданно возникшую тягу к умерщвлению неугодных.
– Ты разозлилась? На то, что сказал тот щекастый. Похожий на расплющенную психролюту[3].
Логас неопределенно пожала плечами. Ее трясло, а ноги не держали.
– Может, вернемся в комнату? Ты сейчас даже говорить не можешь.
– Я… не дойду сама.
С этими словами она постучала в покои Бэйлы.
Дверь ей открыла сама королева, выпустив в коридор аромат смешанных благоворий и курильных трав. В комнате стоял сероватый чад, а свет свечей, распугивающий тьму в нескольких углах: у кровати, комода и у самой двери, блестел.
– Вот и ты, девочка моя, – ласковый голос. – Проходи.
Логас не поклонилась и едва дойдя до большой постели, села на нее.
Аромат был знаком, достаточно приятным и успокаиваюшим. Аквилария, дурманящая сознание, усыпляющий землянистый запах нарда и липа. В голове становилось легко, а тело перестало слушаться.
– Что за запах?
Силуэт Бэйлы мелькал на стенах, когда она проходила в свете свечей, зажигая новые. Они были светло-желтые, с белым отливом и горьким запахом, который тут же проник в легкие, вызвав удушающий кашель.