Йоханн был в дороге больше недели и за это время он впервые увидел, что такое несчастье, бедность и голод. И он твердо решил, что избавит своих подданных от них раз и навсегда.
Вместо этого он едва не развязал новую войну спустя девять лет после того, как в Випаде вновь появились мужчины и женщины, занимающиеся сельским хозяйством, строительством, искусством – живущие пусть и в нищете, но не под гнетом рыцарей, не боящиеся в любую секунду быть убитыми острым вражеским мечом. В бедности у тебя нет иного врага кроме голода и смерти, и все же король навязывал его, забывая, что за его собственные политические игры и ошибки не должны расплачиваться подданные. Единственным врагом юного Йоханна стала его собственная самонадеянность.
Он учился править не с рождения, пусть ему и говорила мама об этом каждый день на завтрак, обед и ужин – с этой мыслью он просыпался и с ней же засыпал, потому что няня рассказывала чудесные сказки о Великом Фарруме, о его доблести и мудрости, о том, что не было никого, кто не слышал его имени и кто не уважал и не любил бы его. Для Фаррума все подданные были детьми, равно любимыми, за кого он чувствовал ответственность и заботу. Когда отец преподал ему первый урок истинного правления королевством, все воздушные замки и мечты Йоханна были разбиты.
К семнадцати годам он стал несмешленым, бестолковым корольчонком – его никто не воспринимал всерьез: ни фалаж, ни Ципий, ни главные семьи, составляющие совет Фронтье – оградители границ и первые люди, чье доверие стоило завоевать. Он говорил о бедности и желании избавить народ от нужды, говорил о желании привнести в страну мир и процветание, но раз за разом лишь терял авторитет среди всех, кто слышал его мысли – они были пустословными, утопичными. Его отец, король Адала[1], только вновь и вновь разочаровывался в преемнике. И потому предпринял последнюю попытку научить его правильно расставлять приоритеты – и отправился с ним в Ноль, в империю, где с незапамятных времен царил матриархат, жесткостью своей ни с чем не сравнимый. Адала надеялся, что это покажет Йоханну, что сделать счастливыми всех не получится, что власть поддерживается не простым народом, а теми, кто обладает силой.
Йоханн был поражен красотами Ноль. В нем не было льда, огромных озер, рек и искрящихся гейзеров, стреляющих обжигающей водой из самых недр земли, в нем не росли цветы так пышно, как в графстве Эфструш, и все же пустыни, сияющие в свете обжигающего солнца, сильные ветра, бросающие в лицо горсти песка и измельченных в крошку драгоценных камней, которых, казалось, было в империи более, чем достаточно – они были инкрустированы обычную одежду, они были частью домов и простых зданий, драгоценные камни здесь практически не имели цены, потому богатые одежды, в которые нарядили наследного принца и советника отца, генерала Есьня, сопровождавшего Йоханна в этой поездке, не впечатлили ни одного прохожего, их смерили такими взглядами, точно они были одеты в лохмотья – это было совершенно не похоже на жадные взгляды людей в его собственной стране.
Однако было еще кое-что, что шокировало Йоханна гораздо сильнее – прекрасные женщины и мужчины, творящие магию и заговоры прямо на улицах. В лавке, в которой работал очень высокий бугай, мелким перебором четок творил лезвия из груды алмазов, лежащих перед ним, – кинжалы, топоры; из рубинов, изумрудов и дерева он тут же парой ловких движений пальцев и губ, шепчущих что-то, что невозможно было ни разобрать, ни понять, создавал шкатулки, часы. Женщина, обмотанная луцками, сидела на горячем песке и, запевая песню, успокаивала ветер: все, что мог разобрать Йоханн, были слова Лдаир, дабайл[2] и барайя[3]. Ему всегда сложно давались языки, потому он едва мог понимать что-то, кроме языков Випады и графства Эфструш. Великолепие жаркой империи было заметно с самого начала: бедняки, которых они встретили, не выглядели изможденными от голода – скорее уставшими и сосредоточенными на работе. Была ли это иллюзия, но Йоханну казалось, что здесь людям живется в сотни раз лучше, чем в холодной Випаде.