Но ничего подобного не произошло. День продолжал затихать беззвучно, и словно движимый притяжением земли, он начал медленно спускаться вниз с холма, вдоль широкого ряда молчаливых деревьев, погружаясь в сиреневый сумрак. Здесь, внизу, уже более не было солнца: лишь верхушки леса были слегка позолочены, да между черных стволов, словно за каминной решеткой, дотлевали остатки дня. И тогда он познал страх.
Он вдруг вспомнил обрывки дня: как глотал с сотоварищами по очереди холодную воду из кувшина, как шумно работала средь пшеницы жнейка -- словно накидывала железный хомут на вздыбленную соловую кобылицу. Он вспомнил и про настоящих лошадей, помогавших им в работе: лошадей, которые, наверное, целый день мечтают об овсе насущном да об отдыхе в тени старой конюшни, пропитанной сладким запахом аммиака. Он вспомнил о черных дроздах, что порхали над пшеницей словно рассеянный по ветру бумажный пепел. Он вспомнил, как перекатывались его натруженные мышцы под выгоревшей голубой рубахой, как он переговаривался с другими батраками или просто слушал их разговор. Всегда рядом есть кто-то твоего роду-племени. Человек есть что угодно, кроме безмолвия. И теперь, оказавшись среди безмолвия, он испугался.
Здесь было нечто превыше вожделения женского тела. А может быть этот животный инстинкт специально заманил его в ловушку, подальше от безопасного места, и теперь бросил его тут одного? "Если я найду ее, я буду спасен", вдруг подумал он, сам еще не зная, спасет ли его само соитие или простая дружеская беседа. Но теперь вокруг себя он видел одни лишь холмы, разделенные тут и там небольшой извилистой речкой. Под черной ольхой и ивами текла темная вода: лишенная солнечного света, она показалась ему зловещей. "Эта река -- словно линия жизни, словно глубокая длинная морщина на ладони мира. Я вполне могу утонуть здесь", -- с ужасом вдруг подумалось ему. Вокруг кружились комары, деревья замерли, горделивые как боги: тусклый туманный воздух словно покровом прикрывал его собственное ничтожество.
Деревья: он привык низводить их до уровня бревен, но эти деревья молчали со смыслом. Он знал, что такое дома из бревен, он кормил лесом костры, готовил себе пищу, питая огонь лесом; он долбил деревянные лодки, чтобы удержаться на воде, перебираясь от земли к земле. Но эти деревья... Нет... Эти деревья смотрели на него, словно готовясь к мести. Ибо тут не было другого огня, кроме закатного, не было другой воды, кроме той, что не подпустит к себе ни одну лодку. Потому что над всем этим царил Бог, и привычные понятия постепенно покидали его. Здесь был Бог -- он словно не замечал человека, но и не впускал его, чужака, невесть зачем забредшего сюда.
Он медленно опустился на колени, опершись руками о землю: он почувствовал ее живое тепло и приготовился к смерти.
Но ничего не случилось, и он открыл глаза. Над ближним холмом, меж деревьев, он увидел звезду, одинокое светило -- сейчас это было все равно что увидеть собрата. Впрочем, светило было слишком далеко, чтобы он устыдился. Он встал и пошел обратно по направлению к городку. И тут ему преградила путь река. Мысль, что придется искать переправу, наполнила его новым страхом. Он попробовал помечтать об ужине и о том, что, возможно, еще доберется до этой девушки.
Но никак не покидало ощущение, что только что он оскорбил своим присутствием какое-то божественное существо. И теперь словно чувствовал над собой незримое колыханье чьих-то распростертых крыльев. Первый страх, однако, прошел, но все равно -- он побежал изо всех своих сил. Может надо было остановиться и проверить, он ли это по-прежнему, но он бежал и бежал. Здесь, в глухом сумраке, он увидел старое дерево, поваленное через реку. "Пройди, прошагай", твердил ему разум, но ноги несли его что есть мочи. Кусок гнилой коры подался под ногами и гулко шлепнулся в темный бурчащий поток. Он поскользнулся и, проклиная собственную неуклюжесть, будто видел уже со стороны, как начинает падать. "Ты умрешь", говорил он себе, ощущая в воздухе чье-то незримое присутствие: притяжение воды уже заглушило собственные мысли. На какое-то мгновенье, одним своим полуобморочным зрением, он увидел темные водяные недра, бревно через реку, контуры деревьев, пульсирующих и живых, воздевших ветви кверху, словно в немом, обращенном к Богу жесте. Его падение было как смерть, под чьей-то блеклый и невидимый смешок. Он переживал, что умирает, и не хотел этого. Затем вода приняла его.
Река приняла его. Но это было нечто большее, чем просто вода. Темные недра шарили под его одеждой, откидывали со лба мокрые пряди. И вдруг под рукой, словно змея, проскользнуло чье-то быстрое бедро: среди темных пузырей воздуха промелькнула чья-то нога. У самого дна по спине его прошелся чей-то острый сосок. И в этом медленном взбудораженном колыхании он увидел смерть -- в облике девушки, бьющейся в предсмертной агонии, сверкающую смерть-утопленницу, поджидавшую его. И тогда, отплевываясь водой, он вынырнул на поверхность.