Кстати, на сторону жены встал Липов. И с ним Георгий сделался потом не разлей вода.
Надолго все это обрушилось. Но со временем презрение артистов полиняло, и из него выползло сочувствие:
– Тебя сломали… после письма Солженицыну!
– Да поймите вы: ради театра я… чтоб артисты меньше пили! Меня когда ставили главным – говорили: верят – я добьюсь трезвости…
– А людям что делать – как быть без белого кофе?
– Привыкнут!
– Как можно привыкнуть?
– Привыкли же к тому, что с семнадцатого года нельзя поехать в Париж! – повторил Георгий чьи-то слова.
– Если б привыкли, не пили бы все, – парировал сатирик.
Орхидея-сверхидея добавил:
– Как сейчас помню: на втором курсе в распивочной я встретил преподавателя по истории КПСС. Он приветствовал студента ленинским стилем: «Что, товарищ Черепанов, винца решили выпить? Очень правильное решение!»
И лишь буфетчица Анна Феофановна красиво колыхнулась:
– Я черного слова не слыхала от мужа, потому что не пил. «Ой, шут возьми!» говорил – вместо «черт». И вам, Георгий Валерьевич, ничего не скажу никогда…
И она еще раз колыхнулась, веря, что кто-нибудь обратит внимание на залежи страсти и заботы, которые до конца не успел разработать покойный муж. А уж если обратит внимание, то позабудет навсегда о смертельной жидкости. Милый Петенька позабыл, пока жил!
С детства у Георгия было ощущение, что он больше мира, что из него высовывается, не вмещается… сбоку еще что-то торчит… и даже после нападения «хулиганов»! А теперь стал мал, словно усох внутри себя…
Кажется, это всем видно.
Пришло в театр анонимное письмо: «Водка сейчас – наша национальная идея!»
Да, Георгий понимал, водка – в подтексте «живая вода», которая воскрешает.
– Артисты на сцене должны быть трезвыми, – продолжал твердить он.
– Сейчас я такое скажу, что ты сразу протрезвеешь! – в ответ закричал художник и нехорошо улыбнулся. – Художнички думали-думали и надумали: ты не буфет закрыл! Ты закрыл нам жизнь.
Пробрало до яиц.
– Это уж слишком! Ты точно Изнанович! Глаза подернулись пленкой агрессии, – пробовал бороться за себя Георгий. – Остановись.
Но не помогло. Измайлович-Изнанович продолжал:
– «Мастера» поставить мечтаешь? А кто у нас дьявол? Падший ангел… Сначала ты на подвиг пошел, написал Солжу, а потом донес на бар… закрыл нам опохмел…
«Не все ангелы пали», написала в своем ежедневнике Марта. Зачем? А тоже искала ответ: почему ее шеф так поступил. Некрасивый, но прекрасный – нос длинный, бородкабеспорядочно-клочковатая… а вместе получалось что-то возвышенное, зверски-интеллектуальное выражение лица было у него. И вдруг поблекло, стали зубы выделяться – они живут своей жизнью…
В этом платье она походит на расширяющуюся вселенную: струи дымчатого газа несутся во все стороны от талии и плеч.
Почти месяц Георгий носил руку на перевязи, чтобы ни с кем не здороваться. А то что выходило: он руку протягивал, а в ответ – презрение… Потом актеры как-то устали и сами стали прорастать рукопожатиями навстречу.
Я все чаще стал на сцене отделять монологи друг от друга вспышками темноты. А тон всезнающий оставил. «Так нельзя!» – не говорю. А уже обтекаемо: «Ты вытворяешь, а нужно играть».
Но еще год и даже больше ему все напоминало скандал. На двери соседнего подъезда кто-то мелом написал: «Здесь живет черный пионер».
Хорошо, что не «черный режиссер».
Когда Георгий стал думать, что эпизодишка уже позади, к нему из пединститута гриновед пришел… когда-то он играл у Георгия в народном театре.
В те годы за мейерхольдяйстство Георгия гоняли из клуба в клуб. Вызывали на заседания отдела культуры райкома, и красавица – идол комсомольский с говорящей фамилиейБурева – цыкала жемчужным зубом и медленно говорила:
– Это модернизм. ЦЫК. Этот Мейерхольд… ЦЫК.
Через год он выпустил спектакль по Островскому «Мудрец и простота» – победил во всесоюзном конкурсе, и ему предложили возглавить городской театр.
Слышал: не так давно гриновед защитил кандидатскую. С годами лицо его настоялось, как хорошее вино. Был с робкими глазами, переходящими в слабоумие, поэтому думал, что работает под Смоктуновского. Впрочем, небездарен. И ничего хорошего это лицо не предвещало. В каждом глазу по оптическому прицелу:
– Я сейчас член городской комиссии по культурному наследию…
– Интересно, когда человек говорит о себе, что он – член…
– Не перебивай. Ты историческое место закрыл!