Никто не знает, с какого момента началась его одержимость, но Роберт видел ее и пытался склонить друга к другому мнению.
Алекс был убежден, что современного человека ничто не останавливает от совершения насилия.
— Как это — не останавливает? А как же социальные нормы поведения? — возражал ему Роберт, наматывая спагетти на вилку.
— Какие нормы? Вот ты говоришь о нормах. А между тем когда-то и гомосексуализм был не нормой.
— Ну сейчас на этот счет много разных мнений.
— Перестань мыслить нормами. Все, что имеет значение, — может человек сделать это физически или нет. — К ним за столик подсел Марк, однокурсник.
— Но физически здоровый человек тоже не может убить. Природой в нас заложено отвращение и страх перед насилием.
— Природой заложено и баб любить, но это все близко к стереотипам. Как ты определишь, заложила природа в человеке неприятие насилия или нет?
— Ой, вы тут про педиков, я пойду. — Марк ушел, не успев приземлиться на стул.
— Обычно у тех, кому не заложила, есть и другие проблемы с социализацией, — продолжал Роберт.
— А если нет? Нет, давай не так. Если есть отвращение, но не настолько, чтобы помешать совершить убийство. Тогда что?
— Тогда должен помешать закон.
— Закон не помешает, он просто посадит в тюрьму, но уже после совершения преступления. Так что нет закон не мешает.
— Страх перед правосудием.
— А если отбросить эти страхи? Предположим, мне нечего терять. Что, если у меня какая-нибудь раковая опухоль? Кто остановит меня, если я захочу пойти, скажем, в торговый центр и перестрелять там кучу людей?
— Я надеюсь, это абстрактный пример.
— Само собой. Но ты только подумай, если человек находится в безвыходной ситуации и жизнь только что дала ему по башке, имеет ли он право? Может ли физически? Захочет ли он отомстить мирозданию за свою, скажем, болезнь?
— Думаю да. — Он сдался.
— И никто его не остановит?
— Похоже на то.
Внезапно лицо Алекса сделалось очень серьезным и хмурым.
— Я хочу написать об этом курсовую.
— У Стокманна?
— У кого же еще.
— Он не примет.
— Почему?
— Ты же знаешь его, он слишком консервативен для того, чтобы вникать в твою тему. Скажет, что это «раскольничество».
***
— Что это? — медленно спросил Габриэл, он отчаянно пытался сохранять самообладание, в аудитории был весь второй курс. — Что это такое, я спрашиваю вас, молодой человек?
Алекс покраснел, но был твердо намерен держаться гордо.
— Это моя курсовая.
— Я вижу, что это ваша курсовая. Но это не та курсовая, над которой мы с вами работали два месяца.
— Я решил, что эта тема для меня важнее.
— А я ставлю оценку за ту курсовую, которую ожидал получить. То есть ноль.
— Почему?
— У вас синдром бога, Алекс. Я не собираюсь его поощрять, особенно в рамках вашего обучения.
Алекс покраснел еще больше, собрал вещи и молча вышел, хлопнув за собой дверью. А выйдя, еще и пнул несчастную дверь ногой, тут же сморщив лицо от боли. «У меня все получается наперекосяк. Я ничего не могу сделать нормально, даже уйти».
***
Роберту было невыносимо смотреть на эту сцену. Он хотел побежать за другом и поговорить с ним, но в то же время он не мог уйти. Между ним и профессором как будто установилась телепатическая связь: он одним взглядом говорил Роберту: «Не иди за ним. Ему нужно преподать урок. Я могу сделать тебя специалистом. А что он тебе даст?»
Он так и сидел до конца занятия, раздумывая над тем, правильно ли сделал, что остался в аудитории.
***
Когда студенты разошлись, а Габриэл упаковывал в чемодан последние курсовые, Роберт решился подойти к нему. Даже сейчас он помнит этот разговор слово в слово и может, как будто наяву, увидеть помещение, сшитые курсовые, лицо профессора и плинтус, на который он смотрел во время беседы.
— Вам не кажется, что Алекс ведет себя странно? — Взгляд устремился на лицо Габриэла, потом на плинтус.
— В каком это смысле?
— Он слишком увлечен темой убийства.
— Вы про курсовую? В этом нет ничего уникального, каждого второго юношу его возраста заботят темы жизни и смерти. Прибавьте к этому максимализм, тяжелый переходный возраст, тяжелое детство, где мать отказалась от него, и получится то, что у вашего друга на душе.
— Вообще-то я не про курсовую. Не знаю, как вам сказать… Но он говорит об убийствах, всегда примеряя роль убийцы на себя. Это тоже нормально?
— И это нормально. Кстати, он может многого добиться. Люди, которые умеют встать на место объекта обсуждения, то есть обладающие хорошим воображением, обычно бывают хорошими психоаналитиками.
— Вы уверены в этом на сто процентов? Почему же вы не приняли его курсовую?
— Потому что он должен понимать, где его фантазия, а где реальность. Потому что мы работали по теме бытового насилия, а он решил показать мне свою самостоятельность и написал курсовую на тему, в которой я ему отказал. Вы, наверное, хотите спросить, почему отказал?
— Да.
— Потому что чем больше «окучивать» свою фантазию, тем более реальной она становится.
— Не об этом ли я вам говорю? Он слишком погряз в этой теме, она становится реальной.
— Не становится.
— Как же нет, он постоянно приводит примеры как он мог бы взорвать кого-нибудь или расстрелять.
— Роберт, меньше одного процента людей действительно совершают насилие, о котором говорят. А здесь он даже не высказывал намерения. Или высказывал?
— Нет.
— Тогда вам не о чем беспокоиться. — Он уже стоял у выхода из аудитории. — Извините меня. Оревуар, — он кивнул в знак прощания, — мне нужно к другим студентам.
***
День, когда это произошло, был солнечным. Майские цветы уже распустились, на деревьях висели маленькие зародыши листьев, а воздух был свежим и вкусно пах наступающим летом. Роберт собирался со своей тогдашней девушкой Мари в парк аттракционов в центре, а до этого они хотели зайти в ювелирный в «Эмеральд-Молл» и выбрать ей подарок на день рождения.
— Цены в этом «Эмеральде» совсем конские, — по громкой связи говорила мама. — Жаль, что у нас не купил, у нас-то дешевле было бы.
— Знаю, мам, но я не планировал такой подарок, идея была спонтанной. Не поеду ж я теперь за пятьсот километров ради одного украшения.
— Покупай серебро, — советовала мама, — оно дешевле. А лучше даже не заходить в отдел с золотом, чтобы твоя Мари не захотела дорогую побрякушку.
— Хорошо, мам. — Роберт завязывал галстук и параллельно смотрел новости по центральному каналу.
— Главное, не перепутай белое золото с серебром.
— Как я могу, они же будут отличаться по цене.
— А вот и нет, в «Эмеральде» нет ценников. А уж если она захочет что-то дорогое, просто увидит украшение, то потом сложно будет отказывать. Ты же понимаешь?
— Мам, включи телек.
— Он и так включен, а что такое?
— Центральный канал. Новости. Срочно, мама!
В левой руке Роберт сжимал незавязанный галстук, в правой — пульт. Большой палец правой руки свело судорогой на кнопке громкости, и теперь голос ведущей новостей простирался далеко за пределы квартиры. Его взгляд потух, в коленях резко возникла слабость, а легкие как будто скользнули вниз, к желудку.
— Мы выяснили имя террориста, — вещала женщина с экрана, — им оказался двадцатидвухлетний Алекс Коул, студент кафедры психоанализа.
Роберт убавил громкость.
— Мам, — позвал он, — ты еще там?
— О господи, Роберт. Вы же собирались туда! Туда ведь, да? Скажи мне!
— Мама, это не самое страшное. Человек, который это сделал, — мой лучший друг.
***
Роберт повернул в замке ключ и зашел в квартиру. Ту самую, где пять лет назад стоял, завязывая галстук, перед телевизором. Он взял со столика пульт и включил первый попавшийся канал. Магазин на диване — вот лучший способ снять стресс. И «Джемесон». На половине бутылки он крепко уснул.