— Как отнесется? — скривился Шульмубэл. — Чья-то голова, или две, или больше, сегодня полетят с плеч.
— А эти головы не могут оказаться нашими?
Отец не ответил. Он знал, что его эта беда вряд ли коснется, а вот сына может и не миновать, но помочь ничем не мог, а пугать лишний раз не хотел. Тот, впрочем, и сам прекрасно понимал нависшую над ним угрозу.
— Как думаешь, успел наш пропавший друг сделать то, что обещал?
— Неужели тебя это сейчас волнует? — недоуменно посмотрел на сына Шульмубэл.
— Именно это меня и волнует. Потому что если, — Табшар-Ашшур перешел на шепот, — Нимрод все обговорил со своим человеком, то это может избавить нас от неприятностей.
— И каким образом?
— Разве не Аракел больше всех заинтересован в его исчезновении?
— Но доказать это будет сложно. Да и царица не даст его в обиду.
— Если он останется жив. А если нет?
— Как же нам узнать все это наверняка?
— Пока не знаю. Ясно одно: Нимрод пропал как раз тогда, когда решал судьбу Аракела… Я найду Бальтазара, поговорю с ним, разузнаю, что ему известно. Мне только что сообщили, будто в конюшне был кто-то схвачен. И это очень некстати.
— Что делать мне? Ждать?
— Будем придерживаться первоначального плана. Найди Мар-Зайю. Он должен передать наше послание Ашшур-дур-пании.
— А если Аракел останется жив?
— Обвиним во всем Нимрода. Поторопись, отец.
— Хорошо, хорошо… Но я нигде не вижу писца…
— Найди его… Обязательно найди…
На ипподроме, между тем, награждали победителей в скачках на дромадерах.
К лучшим наездникам сошел сам наместник Ниневии, дарил дорогие подарки и обещал после пира сто верблюдов. Поздравляя погонщиков, Набу-дини-эпиша все время оглядывался на царскую ложу — не посмотрит ли Син-аххе-риб в его сторону, не вспомнит ли о своем верном слуге, не осчастливит ли приветственным жестом? Но напрасно. Царь был суров и мрачен, почти не интересовался сегодняшними состязаниями и все говорил, говорил со своими наместниками — осыпав упреками в неспособности собрать ополчение, принялся распекать из-за лености, безалаберности и расточительства…
— О владыка, чем я тебя прогневал? — опустив голову, вымаливал прощение Надин-Ахе, наместник провинции Арапха. — Разве есть моя вина в том, что Малый Заб вышел этой весной из берегов больше прежнего?
— Твоя вина в том, что ты бросил общинников на произвол судьбы, не помог им в восстановлении жилья, семенами, не дал никому отсрочки, но позаботился о своем дворце, пострадавшем от дождей, когда в сговоре с министром Саси пригнал в свою столицу десять тысяч рабов, снятых с моих рудников! Молчи! Не оскорбляй мой слух бесполезными оправданиями, жалкое животное. После возвращения домой ты избавишь общинников от платы в казну до конца года, а мне заплатишь все сполна из своих запасов.
Син-аххе-риб оглянулся на Ашшур-дур-панию, и тот с готовностью подал царю ритон с вином. Промочив горло, повелитель Ассирии задержался взглядом на наместнике Харрана. Скур-бел-дан был, наверное, единственным среди присутствовавших здесь наместников, кто смотрел на владыку без страха. Смотрел исподтишка, осторожно — и все же спокойно.
Он был самым молодым изо всех и самым дерзким.
Умелый организатор, хитрый торгаш, талантливый военачальник и бесстрашный воин, прекрасно владеющий мечом, Скур-бел-дан был рабом своих страстей. Как докладывал царю Арад-бел-ит, в поисках все новых и новых красавиц для своего господина люди наместника рыскали не только по всей провинции или Ассирии, но и далеко за пределами ойкумены.
Син-аххе-риб возвысил его в одиннадцатый год своего правления, когда боролся с Мардук-апла-иддином, низвергнутым царем Вавилона[49]. Тогда кровный враг бежал за море, и ассирийцы, у которых не было флота для переброски войск через водную преграду, остались ни с чем. Скур-бел-дан вызвался построить за пару месяцев верфи с помощью финикийских мастеров, чтобы настигнуть врага[50]: одну на Евфрате, около Тиль-Барсибе[51], дерево для которой доставляли с гор Амана и Ливана, другую — на Тигре, близ Ниневии, с лесом из Курдистана[52]. И хотя сам поход едва не обернулся для самого Син-аххе-риба погибелью, а вавилонский царь чудесным образом таки спасся, с бунтовщиками было покончено навсегда. Ассирийцы захватили Нагиту[53] и множество городов Южного Элама, вернувшись домой с богатой добычей.
49
50
52
53