— Он, скорей всего, лжет. Потому что этой ночью Нимрод приходил ко мне. А значит, если он и был во дворце, то ушел оттуда рано. Путь до моего дома неблизкий.
Трактис часто задышал и стал кричать в ответ, что все это неправда, что это невозможно, что он видел Нимрода так же ясно, как сейчас Бальтазара, тот кивал, соглашался, но повернувшись к принцессе, сказал негромко:
— Слуга лжет. Вне всяких сомнений. Думаю, он ничего не знает ни о Нимроде, ни о его убийцах. Он солгал тебе, принцесса. И он не нужен нам.
— А второй? Этот пленник? — Хава не сводила с него глаз. — Убийца он?
— Не думаю, моя госпожа. Иначе к чему ему навлекать на себя подозрения? Но ему может быть многое известно.
— Тогда вытряси из него правду.
Трясти Дрека не пришлось. Он быстро и во всем сознался: что служил Нимроду и был послан им, чтобы подстроить несчастный случай с Аракелом, поэтому и оказался рядом с конюшнями, что царский колесничий ушел от него в добром здравии, еще до полуночи. Трактис, висевший рядом и все это слышавший, в надежде, что это его спасет, стал призывать Бальтазара и принцессу поторопиться.
— Скачки вот-вот начнутся. Еще можно успеть предупредить это убийство.
Принцессу это рассмешило, и она пообещала:
— Конечно. Мы обязательно его спасем.
Затем она отвела начальника стражи в сторону, сказала:
— Дрека сопроводи в тюрьму: он был слугой моего Нимрода, и я хочу, чтобы его судьбу решил мой отец. Второго…
Хава задумалась и снова улыбнулась:
— Дреку ни в чем не отказывайте — кормите, поите вволю. А напротив него посадите на цепь этого лжеца. Не давайте ему ни крошки, но и не дайте умереть от жажды, а когда он достаточно проголодается — зашейте лжецу рот.
26
За два года до падения Тиль-Гаримму.
К югу от озера Урмия. Манна
Хатраса подобрал в степи торговец тканями из Манны, сопровождавший караван из маннейского города Мешты[55] к царю скифов Ишпакаю и обратно. Семь крепких лошадей, брошенных в степи на произвол судьбы, стали для купца Азери прямо-таки подарком всесильных богов. Обычно суровый и строгий, он вдруг оживился, в приподнятом настроении принялся шутить с племянником, которого никогда не любил, но вынужден был терпеть из-за его отца, кому принадлежал весь товар, и даже сумел проявить неслыханное для себя милосердие, когда приказал своему лекарю заняться раненым скифом.
«Кто бы мог подумать, что боги пошлют мне такую удачу», — радостно размышлял Азери, вытирая плотным куском ткани обильный пот на толстой шее.
Это для его охранников, слуг и рабов он был хозяином всего этого богатства, в действительности же Шабаб, его старший брат, давал ему с прибыли совсем немного. На эти средства можно было разве что семью прокормить, а вот развернуться самому, открыть пару лавок или выдать дочерей за достойных женихов — это вряд ли.
— Он не выживет, — догнал купца на сером от пыли ишаке старый лекарь. — Я обработал рану, но она слишком запущена, гноится третий или четвертый день.
— А ты постарайся, постарайся…
«Как же хорошо иногда почувствовать себя великодушным и щедрым… щедрым и великодушным», — снова приободрился Азери.
— …Спасешь ему руку — отдам тебе одну из его лошадей.
Лекарь задумался, покосился на обещанную награду.
— Мы можем сделать привал?
Азери нахмурился: останавливаться, пока они не переправились через Аракс, ему не хотелось. Выделенные в сопровождение царем Ишпакаем скифы весь день держались от каравана на значительном удалении. Привал днем мог вызвать ненужные расспросы с их стороны — а что если кочевники узнают о своем соплеменнике, или, хуже того, о лошадях?
— Нет. Зачем тебе это надо?
— Надо хотя бы стрелу вынуть.
— Мы еще до вечера переправимся через реку. На том берегу и сделаем привал.
Так и поступили. Когда караван расположился на ночлег, лекарь взялся за работу. Ему пришлось очистить рану на предплечье, безжалостно срезав Хатрасу мышцы до самой кости, наложить трехслойную повязку, пропитанную мазями, приготовленными на травах, а также дать снадобье, чтобы скиф мог уснуть.
Азери несколько раз навещал их, пока шла операция, с любопытством подсматривая из-за спины за действиями лекаря, и убедившись, что все прошло хорошо, с осознанием честно исполненного долга отправился спать. Впрочем, с этим ему повезло меньше: сначала мешали разлаявшиеся собаки, затем совсем рядом кто-то стал громко ругаться, так что ему самому пришлось вмешаться, прикрикнуть, чтобы успокоились, и, наконец, что было хуже всего — ему стали досаждать назойливые мысли о будущей прибыли. Теперь, когда появилась надежда, что скиф выздоровеет, в голове Азери созрел замечательный план, как можно разбогатеть. Он отдаст этого раба в питомник брата.
55