Она отступила на шаг, покачала головой.
- Сомневаюсь.
— Мы выросли, Полька. Ты больше не Полли, так же, как и я больше не Рудик. Признай это, наконец.
- Не хочу, потому что это не так, — твердо сказала она, но взгляд ее лгал.
Родион отставил фотографию, сделал шаг ближе.
— Признай, что пришла пора задавать вопросы себе, а не мне, родителям, Штроцу, Нине.
- Прекрати! — крикнула она судорожно. — Мы же договорились!
- Мы с тобой? Я же актер, я могу лгать совершенно искренне, веря в свою ложь.
Она рассмеялась нервно.
- Бред какой! Еще один стереотип, который ты всегда презирал!
- Да, возможно. Но можно соврать, если того требуют обстоятельства. Сейчас они того требуют. Нина бы простила мне это. Но она ни за что не простила бы тебе твою трусость. — Он больше не делал попыток приблизиться к ней. Проговаривал каждое слово четко и жестко, как чужой. И некуда было скрыться. Не было силы, за которую можно было спрятаться.
- Я не хочу говорить о ней, я же сказала! О чем угодно, но только…
- Ты же понимаешь, что если будешь молчать о ней, то она не уйдет из этой комнаты, из твоих мыслей… — он подтолкнул фотографию к ней и десятки других снимков вспыхнули в ее глазах — они царили в этой комнате, изображали детство, юность, планы, мечты, стремления, характеры и, конечно, связь. Несомненную, бессловесную, незримую связь.
Полина долго терпела — слишком мучительно. Подскочив к ближайшей их с Ниной фотографии, она швырнула ее об стену, и рамка раскололась на куски. Одновременно с Родионом они перевели взгляд на фотографию, лежащую в осколках — две девочки сидят на одном диване, старшая положила подбородок на сомкнутые руки, локтями оперлась о столик, она улыбается; младшая смеется, искоса глядя на сестру и отечески покровительственно обнимает ее за плечи.
У Полины рыжие волосы. Ей 16. Она едва закончила школу.
Со внезапно настигающим прозрением Полина посмотрела вокруг, на всю эту жизнь, заключенную в фотографии, на рамку, которая разбилась — почему-то вдруг особенно жалко стало этой рамки, как будто от нее зависела Нинина жизнь. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Она плакала о долгих одиноких годах непонимания друг друга, об утрате, которую не восполнить ничем, о несказанных словах, о прощании, которое так и не сорвалось с их губ, плакала над усмешкой и иронией судьбы и над тем, как не властны они порой над своими жизнями, которые несутся словно на ярмарочной карусели.
Кресло оказалось за ее спиной, и Полина утонула в нем, и сжалась в комок. Кресло тоже словно вращалось вместе с ее жизнью и оставалось только крепко ухватиться за подлокотники, чтобы ее не выбросило мощной волной в неизвестность.
В один момент она поняла — Родион держит ее, по-прежнему держит, готовый принять на себя удар.
Но есть удары, которые предназначались ей одной.
Тишина растекалась по комнате, по каждой из комнат этого необжитого дома. Полина и Родион молчали. Постепенно ее дыхание выровнялось, она больше не плакала, но все еще полулежала, закрывшись руками и будто спрятавшись ото всего мира.
Неожиданно раздался знакомый проигрыш. Слишком знакомый и однозначный.
«At first I was afraid I was petrified
Kept thinkin' I could never live
Without you by my side…»
- Пела Глория Гейнер, разрывая душу Полины на тысячи частей. Когда-то, когда Нина пропала, но Полина еще этого не знала, в тот самый день, когда они с Родионом поцапались из спектакля, в котором он играл, мир был легкомыслен, и они шли с Ирмой по улице, подпевая уличному радио и «I will survive». Какая огромная пропасть пролегла между этими днями, как будто пролетело сто жизней с тех пор!
Нерешительно Полина распахнула глаза. Родион стоял перед ней, слегка склонившись, и протягивал вперед ладонь. Глаза его улыбались.
- Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель! — негромко заметил он, все еще протягивая ей руку.
- Сейчас? Здесь? — она выпрямилась.
- Пора, наконец, встряхнуть этот дом. Он давно такого не слышал.
Хорошая вещь — рука друга. Всегда можно ухватиться за нее, когда положение твое особенно не устойчиво. Мгновение Полина еще смотрела на ладонь, а потом сначала неловко, но потом крепко вцепилась в нее.
«And so you're back from outerspace
I just walked in to find you here with that sad look upon your face
I should have changed that stupid lock
I should have made you leave your key
If I had known for just one second you'd be back to bother me…»
Он легко вытащил ее из кресла и оба они едва не врезались в фортепьяно. Сильный голос разносился по комнате, ведомый музыкальным центром, который включил Родион, и они танцевали, танцевали. Неловкие улыбки озаряли их лица, будто они осмелились на них впервые после долгой хмурой болезни. Они крутили друг друга вокруг своей оси, уподобляясь лучшим танцевальным парам, склоняли друг друга к полу, смеялись искренне и вместе, и самое главное — подпевали.
«Oh no not I, I will survive
Oh, as long as I know how to love, I know I'll stay alive
I've got all my life to live
And I've got all my love to give
And I'll survive
I will survive».
Присев к фортепьяно, Полина быстро наиграла знакомую с детства мелодию и, вторя Глории, пропела с ней припев дуэтом еще раз.
«Oh no not I, I will survive
Oh, as long as I know how to love, I know I'll stay alive
I've got all my life to live
And I've got all my love to give
And I'll survive
I will survive».
- Когда это было моей любимой песней, — под длинный проигрыш заметила Полина, оставив фортепьяно в покое.
- Она вне времени, правда? А еще вот это… — быстрый щелчок пультом в сторону музыкального проигрывателя и комнату наполнили первые длинные аккорды их трамвайного лета.
Они знали кто это, не надо было даже комментировать.
«Смерть забирает самых любимых, как секта,
Оставив нам города и проспекты.
Тобой движет то, что тебя не топит,
Эта тупая боль словно допинг.
Безлюдная тихая ночь расставит всё на места
Мой беспокойный скомканный слог
Мне не забыть добрых людей, нет
И пусть я сам закрыт на замок.
Я жил по-разному, но кеми мы стали?..»
Ассаи. «Остаться».
Вдох, еще один, проталкивая легкие.
Родион сел рядом. Положил руки на клавиши.
- Я тебя ненавижу, — прошептала Полина, кладя голову на сомкнутые руки. — Почему из всех песен именно эта?
Родион уткнулся лбом в ее плечо.
- Потому что я тебя знаю.
- Это официальная версия.
Они замолчали, и вскоре Ассаи замолчал тоже, оставив их наедине. Мимолетная радость вновь покинула комнату, возвращая в реальность, в которой они были вдвоем в этом доме.
И они должны были вернуться к тому, отчего бежали. В конце концов, в этом состояла главная цель Раскова.
— Нина написала хорошие письма, — вздохнула Полина, нарушая молчание, — хоть и дошли они наверно не в том порядке, в каком она рассчитывала. Я все равно получила урок. Пусть и печальный. Но там — в этих письмах, было много важного. Я все поняла про себя, про свои метания, журфак, про чувства, которые я не могу выразить, про прошлое, которое я не хочу забывать. Одного я только не осознала сразу — это то, что ты тоже прошлое. И сейчас, все эти отношения — это то, что мы пытаемся сохранить, вспоминая детство, вспоминая тех нас, какими были когда-то. И любить нас прежних я не могу. Не получается. Все время кажется, что что-то не то. Как будто врешь себе, не понимая, что врешь.
Он даже присел на корточки, чтобы лучше видеть ее лицо, чтобы понять, действительно ли он понимает, о чем она говорит; действительно ли она говорит о том самом?
- Мы сто раз это обсуждали, Поль. — Это все, что он мог ей сказать. Так страшно вдруг стало ляпнуть что-то лишнее, что-то не то. — Мы сто раз обсуждали и пришли к выводу, что хотим узнать друг друга сейчас, нынешних.