- Да, да… Но многое уже было против. Я не знаю, правда ли мы вместе сейчас или много лет назад? Мы привыкли носить столько масок и прятать свои лица от других, что я уже не знаю, какое лицо показываю тебе.
— Ты что, смеешься? Да ты единственный человек, которому я могу доверять все. Абсолютно все. Как раз потому, что я знаю тебя сто лет. — Голос Родиона затих. Его пугал ее взгляд — потухший, взгляд человека, который хочет потерять все, и остатки того, что еще не потеряно.
И он обнял ее, и прижал к себе, и сжал крепко-крепко, заставляя отреагировать на себя.
— Я люблю не ту Польку, которая свистела, стоя под моими окнами. Я люблю тебя. Твой заразительный смех, люблю, когда ты кривляешься, изображая моих и своих друзей. Люблю, когда ты поешь, готовя завтрак, люблю твои шоколадные пироги, люблю твои очки, хотя бы за то, что они так смешно сидят на кончике твоего носа, когда ты сидишь перед компьютером. Я люблю, когда ты читаешь, подперев голову кулаком, и когда тянешь меня на улицу, заставляя прогуляться по городу вечером. Люблю, что тебе нравятся все времена года и что ты готова найти что-то хорошее во всем, что видишь вокруг, люблю твои письма, которые ты оставляешь везде, где только можно. Люблю, когда ты играешь на фортепьяно — глаза у тебя закрыты и вся ты такая торжественная, люблю, что ты умеешь дать другим отпор и всему знаешь меру. Я! Люблю! Тебя! — последние слова он почти выкрикнул, и она потянулась и несмело обняла его за шею рукой, уткнулась в плечо.
- Прости меня.
- Прости, но?..
- Просто прости меня. — Прошептала она. — Я сама не своя в последнее время.
- Я все понимаю.
- И это хуже всего, поверь мне. Так и хочется оставить все это, найти людей, которые ничего не знают о тебе, совсем ничего. Чтобы прошлое не имело значения.
— Прошлое всегда будет иметь для тебя значение, — холодно откликнулся он. — Ты такой человек.
Его покорежило ее желание, ведь как она сказала, он тоже был прошлым. А новые люди — это всегда не он. Ну что ж…
Глядя на него искоса, она быстро покачала головой. Потянулась и поцеловала его в щеку.
- Не думай так. Это лишь минутное желание.
- Откуда ты знаешь, о чем я думаю? — недовольно откликнулся он.
— Потому что я знаю тебя, — ответила она его словами.
— Это официальная версия.
В столовой прозвонили часы, и Полина с Родионом одновременно взглянули на наручные на Родионовой руке. Полночь. Начиналась их первая ночь в этом доме вдвоем, и одна из череды тех, что длились бесконечность. Таких уже было много — ночей.
И дней, когда Расков был рядом, даже вопреки ее желаниям. Полина бесилась, называя себя сквозь зубы «заключенной», а потом ничего, смирилась.
Они преодолели и этот этап. Пересилили. Одного только не могли изменить — она почти не могла спать.
Они — пели, танцевали, кричали, выли на все голоса, пытаясь устать как можно сильнее, но Полинин сон рушился с первым кошмаром, волной рассыпавшегося карточного домика увлекая за собой и сон Родиона.
Они играли в карты, осваивали шахматы, заваривали чай с мятой, рассматривали фотографии. Они заново учились постигать этот мир, как учится этому едва научившийся ходить ребенок. Они узнавали, как много он таит для тех, кто любопытен, отмечали на карте места, где хотели бы побывать — булавками, расписывали себе маршруты, делали домашнее задание друг для друга и смотрели телевизор. Они успели увидеть победу испанцев над греками в футболе, насчитать десять несмешных шуток в каком-то ситкоме, оценить новую коллекцию Майкла Корса и очередной скандал с Киркоровым. Родион увидел интервью с режиссером фильма, в котором он только что снялся и одобрил пятнадцать пропущенных звонков на своем телефоне.
Еще несколько дней назад (Полина об этом не знала), продюсер орал в трубку, разоряясь на все лады, как его достали капризы провинциалов и искренне сомневался в возможности чего-то более важного, чем тусовки с прессой в преддверии премьеры фильма.
А режиссер, с которым Расков тоже поговорил вчера по телефону, называл продюсера «амбициозным дерьмом», и еще раз напомнил ему про свое деловое предложение. Расков уже заранее морщился от решения, которое ему придется принимать. Его бесила всеобщая фальшивая любезность, но он уже и не надеялся счистить с себя этот мерзкий налет.
— Все в порядке? — вскинула брови Полина, поднимая голову. Расков замер на этом интервью, не решаясь переключить канал. Он знал, как она воспринимает все это — даже сейчас, поэтому после случившегося не донимал ее последними новостями. Но сегодня была бесконечная ночь, и она могла вместить в себя абсолютно все.
- Да. Они приглашают меня в новый проект. Не то сериал, не то телешоу… В общем, что-то массовое и великолепно продающееся, — вздохнул он.
- И ты…
- Ты спрашиваешь, собираюсь ли я продаться? — он быстро усмехнулся. — А сама-то ты как думаешь? Лучше или хуже, чем я есть на самом деле?
— Вот ты мне и скажи. — У нее больше не было сил ругаться, а ему до жути хотелось ее растрясти — она это чувствовала. Потому, быть может, и сопротивлялась.
— Скажу… — он помедлил секунду, разглядывая ее внимательно, будто присматриваясь к ее реакции, и все же продекламировал:
— …Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли.
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
В начале обещавшие успех,
От долгих отлагательств.
- Мириться лучше с незнакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться, — задумчиво протянула Полина. И взяла Шекспира, лежавшего на фортепьяно — там, где Родион его и оставил (студенты-выпускники репетировали «Гамлета»). — Так значит, это трусость? Ты откажешься от телевидения ради театра, но это будет твоя форма трусости?
- Наоборот, — будто нехотя заметил Родион. — Трусость — выбрать телевидение. Из боязни потерять шанс и прекрасную возможность — как не устает мне напоминать наш продюсер. Но… я же своим отказом не предам актерство, ведь так? И не пойду по пути наименьшего сопротивления….
— Это твой выбор, — Полина слабо улыбнулась. — Главное, что ты не пойдешь по пути всеобщего безумия.
— Кто знает, все равно я благодарен за этот шанс — сняться в кино. Он помог мне разобраться, что я не буду гнаться за всеобщими иллюзиями…
- Как когда-то гнались за Американской мечтой. Так что… «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы…»
— А ты? — тихо спросил Родион.
— Я? — Полина будто только-только задумалась об этом, словно вспомнила и сама удивилась тому, что жизнь ее идет так же, как и жизнь Родиона, и ее родителей, и Красовского, Маши, Славки, Ирмы…
Он решил помочь ей. Потянулся к лампе, чтобы лучше видеть ее глаза.
— Знаешь, там, на 24 странице, по-моему, есть такая сцена между новым королем, королевой и самим Гамлетом. Король спрашивает: «Ты все еще окутан прежней тучей?». И Гамлет отвечает…
— О нет, мне даже слишком много солнца, — тихо подхватывает Полина.
- Королева: Мой милый Гамлет, сбрось свой черный цвет,
Взгляни как друг на датского владыку.
Нельзя же день за днем, потупя взор,
Почившего отца искать во прахе.
То участь всех: все жившее умрет