На другой день Николя по милости Санблера напрасно поджидал своего Меркурия[39], чтобы вновь отправить его с любовным посланием.
«Его, наверное, убили, чтобы отнять золотой, — решил сыщик. — Досадно, ведь этот мальчишка приносил мне кое-какую пользу… Я предпочел бы, чтобы несчастье случилось с ним позднее, года через два-три, когда я перестал бы нуждаться в его услугах».
Никто, кроме Николя, не заметил исчезновения Пьеро, и угольщик напрасно так старался изменить его наружность.
Амели, твердо решив узнать все до конца, собиралась на другой день выследить мальчугана, но тот не явился. Николя отправился в редакцию газеты, затем в префектуру и в кафе. С ловкостью профессионального сыщика Амели следила за каждым его шагом.
В полиции всем хватало работы: целая свора шпиков рыскала всюду в поисках Санблера, чей портрет, сделанный по памяти, был сфотографирован и роздан им. Искали также убийцу Обмани-Глаза. Дело Руссерана отодвинулось на задний план. Огюст по-прежнему оставался в тюрьме, хотя смерть старьевщика, очевидно убившего Руссерана и других, давала повод освободить Бродара-сына.
Побывав у тетушки Грегуар, Лезорн долго обдумывал сложившуюся ситуацию. Чувствуя, что его разгадали или во всяком случае заподозрили, и стараясь предотвратить опасность, какую, несомненно, представляло для него освобождение Огюста, он написал анонимное письмо следующего содержания:
Вы имеете дело не с двумя-тремя убийцами, а с целой шайкой злоумышленников. Одному из них удалось скрыться, но у вас в руках другой. Это — Огюст Бродар, закоренелый преступник, особенно опасный ввиду его умения притворяться. Если он окажется на свободе, это приведет к ряду новых злодеяний. Даже будучи в тюрьме, он ухитряется поддерживать связь с остальными бандитами.
Отправив это послание, Лезорн успокоился, но ненадолго: он жил в вечном страхе. Правда, дети Бродара должны быть ему благодарны за то, что он проявляет столько внимания к ним, но если им известно об обмене именами, то следует остерегаться.
Анонимному письму поверили, как обычно верят такого рода гнусностям. Запросили тюрьму Клерво о поведении Огюста в бытность его там. Получив ответ, что он вел себя примерно, решили, что это объяснялось вовсе не тягой к знаниям, помогавшей ему забыть о своих бедах, а стремлением скрыть близость к преступной шайке. Отсюда был лишь один шаг до того, чтобы признать его главарем. За этим дело не стало, и Огюст в воображении полицейских поднялся на самую высокую ступень иерархии преступного мира.
Между тем обыск в квартире Обмани-Глаза дал неожиданные результаты. Читатель помнит, что де Мериа преподнес г-ну N. во время его визита в замок Турель кубок из чеканного серебра, принадлежавший Руссерану. Санблер, который под именем графа Фльеро часто посещал заводчика, ухитрился похитить у него точно такой же кубок и отнести его Обмани-Глазу. Из-за этой пропажи выгнали трех лакеев; четвертый до сих пор сидел в тюрьме.
Но еще более неожиданной находкой был объемистый бумажник из русской кожи, с письмом на имя виконта д’Эспайяка, вырезками из его газеты «Хлеб» и, что особенно компрометировало владельца бумажника, — с заметками, сделанными им для себя. Эта находка произвела сенсацию среди полицейских, делавших обыск. Что касается старинных хрустальных бокалов, принесенных Лезорном Обмани-Глазу, то их никто не опознал, хотя они были украдены в день смерти Сен-Сирга из его особняка. Но это случилось так давно!
Драгоценные вещи, разбросанные возле трупа, принадлежали Руссерану так же, как и часы. Однако, взломав пол еще в нескольких местах, нашли ценности, имевшие отношение к другим, не так давно совершенным убийствам, за которые уже осудили нескольких ни в чем не повинных людей. Вся квартира кишела предметами подозрительного происхождения, столь искусно спрятанными или же сваленными в таком беспорядке, что, несмотря на небольшие размеры лавки, находкам, казалось, не будет конца. Словом, сыщикам дела было по горло. Еще никогда в их руки не попадало столько разнообразных вещественных доказательств; но уличить кого-либо с их помощью было невозможно. Помимо бумажника и кубка, нашли множество вещей, тайна пропажи которых до тех пор не была раскрыта.
После обыска допросили соседей. Дядюшка Пивуа с гордостью рассказал историю с голубями, пролетавшими сквозь стену. Но так как отверстия были уже заделаны, то решили, что он не в своем уме, и его показаниями пренебрегли. Одна девочка сообщила, что утром видела хорошо одетого мужчину, который вошел в лавку, но сейчас же вернулся обратно. Входил он медленно, опустив голову; выбежал же быстрее ветра. Она подробно описала наружность этого человека, но почему-то никто не признал в нем виконта д’Эспайяка, хотя все приметы были налицо.
39