Все же Лезорна целый день томила тревога. Бандит чувствовал нависающую опасность. Стремясь отвлечься, он пошел в гостиницу на улицу Сент-Маргерит; но Жан-Этьен не показывался там вот уже третий день. Вечером Лезорн прочел в газете, что на берегу Сены найдена женская одежда, которую выставили для опознания в морге. Зайдя туда как бы невзначай, бандит узнал чепец тетушки Грегуар и синюю косынку Клары: Жан позаботился обо всем…
По-видимому, обе женщины покончили с собой, однако Лезорн не очень-то этому верил.
Жану и его приятелю повезло: они с такой быстротой осуществили свою смелую затею, что никто в доме не заметил подъехавшего фиакра, хотя жильцы всегда интересуются делами соседей. Больше того: никто не встретился на лестнице. А то Жана и кучера могли бы, пожалуй, заподозрить в том, что они утопили тетушку Грегуар и Клару… Оправдаться было бы трудно.
Но все обошлось: сыщики так долго следили за домом, не обнаруживая ничего подозрительного, что совсем выбились из сил (как они теперь уверяли в префектуре) и не обратили внимания на каких-то крестьянок, проехавших в фиакре. Правда, сыщикам было не до того: они потягивали в соседнем кабачке пиво и абсент.
Никто не мог установить, когда именно обе женщины покинули свое жилье. Это еще больше запутывало дело. Впрочем, было ясно, что людям с такой репутацией оставалось либо бежать, либо наложить на себя руки. Покупательницы Клары опознали ее косынку; нашлись и опознавшие чепец тетушки Грегуар. Продолжать следствие было излишне.
Жан передал маленькому тряпичнику записку для Огюста, в которой его извещали обо всем, что случилось.
Лионский поезд благополучно увез тетушку Грегуар и Клару в Шамполи. «Это недалеко от Сент-Этьена, — говорили они друг другу, — мы увидим Анжелу, ее сестренок и отца».
Как в пустыне попадаются оазисы, так и жестокая судьба порой дает передышку тем, кого она преследует. Такая передышка выпала на долю Бродаров и их друзей. Но она была непродолжительна; семью подстерегали новые беды, подобно тому как лев в тени оазиса подстерегает путника.
LI. Агенты его святейшества папы
Князь и княгиня Матиас завязывали все новые и новые знакомства. Все же эти благородные особы избегали некоторых встреч, хотя и приняли все меры, чтобы остаться неузнанными. Прошло лишь несколько месяцев после их приезда в Англию, но они уже преуспевали.
— Время и расстояние — за нас, — философствовал князь, — но еще лучше обладать богатством, ибо только оно дает власть.
Бывший сыщик Николя, он же — виконт д’Эспайяк, а ныне — князь Матиас, стал еще более честолюбив. Княгиня любила золото не меньше, чем ее муж. Она добывала этот металл самыми разнообразными способами. По мере того как расширялся круг их знакомств, вожделения новоявленных супругов росли.
В салоне княгини Матиас появились другие лица. Прежние посетители типа Бобешей[49] стушевались перед Тартюфами и Фракассами[50], перед дамами, одетыми вызывающе, но с ханжеским выражением лиц. В этом салоне заключались всевозможные сделки; от каждой из них хозяевам дома кое-что перепадало. Здесь встречались представители различных национальностей. Салон этот был удобным местом и для свиданий полицейских агентов всякого толка — как политических, так и связанных с клерикальными кругами. Особенно усердно эти агенты выслеживали русских революционеров, признав по молчаливому уговору превосходство Николя по части сыска.
На балу, который князь и княгиня Матиас дали на другой день после убийства Михайлова, собралось много рыцарей наживы, а также и женщин, с виду холодных, как мрамор, и на самом деле податливых, как глина. Право же, проститутки с Риджент-стрит, понуждаемые голодом, предлагали свое тело не так бесстыдно и не так искусно, как эти прекрасные, но до единой титулованные дамы, сохранявшие для пущего соблазна национальные костюмы и манеры…
Гости безуспешно задавали друг другу вопрос: откуда родом хозяева дома? Старый немец, наполовину впавший в маразм, уверял, что он узнал в княгине дочь немецкого курфюрста, из числа тех, что плодят коронованных особ, но сами остаются без престола.
— Несомненно, это она, — говорил немец пожилой дуре, носившей титул графини Фегор. — Но, конечно, годы сказываются…
— Разумеется! Когда вы ее знавали, она была моложе…
— Нет, старше.