На следующий день оба встретились в условленный час. Выпив по рюмочке, они заговорили на ту же тему, что и накануне.
— Я могу хоть сейчас вас проводить, — сказал Лезорн. — Помещение благотворительного комитета уже отделано.
Для общества вспомоществования неимущим девушкам строилось здание, то самое, где Трусбан и его друзья писали фрески по пяти франков за квадратный метр. Столько им платил подрядчик, который за каждую фреску получал отдельно крупную сумму.
— Что ж, другие наживаются еще больше! — рассуждал подрядчик и на этом основании считал себя относительно честным.
По условию, он обязан был кормить живописцев и трижды в день им аккуратно приносили ему. На завтрак под названием «кофе», подавался напиток из цикория, подслащенный патокой, и каждому по полфунта хлеба, часть его приходилось откладывать про запас, ибо обед приносили без хлеба (это называлось «давать хлеба вволю»). Обед состоял из рагу под каким-то немыслимым соусом; кролик, из которого оно было приготовлено, при жизни, во всей видимости, мяукал. Наконец к ужину художники получали тарелку фасоли или картофеля; мясо отсутствовало, ибо вечером обременять желудок не следует. Зато на долю каждого доставалось еще по ломтику хлеба. Негр проглатывал свою порцию в один миг, что немало забавляло остальных.
За каждой трапезой раздавались протестующие вопли, но подрядчик неизменно отвечал, что относительно качества и количества блюд уговора не было. Он-де свои обязательства выполняет, а если ропот не прекратится, еду совсем перестанут доставлять: ведь в письменном условии об этом ничего не сказано.
Хотя при сдаче работы каждая фреска подвергалась самому придирчивому осмотру, художники все же находили возможность устраивать всякие проказы, веселившие их до упаду.
С тех пор как Трусбан и его товарищи собрались в кругосветное путешествие, Лезорн ничего не слышал о них и был уверен, что они находятся по меньшей мере в центре Африки. Отправляясь с Керваном в приют, он ничего не знал и о фресках, которыми разукрашивали это богоугодное заведение. Часто нам неизвестно именно то, что ближе всего нас касается…
Благотворительный комитет занимал хорошо натопленные комнаты, обтянутые толстыми коврами, чтобы не было заметно сырости — обычного недостатка вновь построенных домов.
Девис-Рот на этот раз не имел оснований отказываться от титула почетного председателя общества, основанного княжеской четой Матиас, которая имела близкое касательство к римской курии[58] и руководила английским католическим комитетом. Разве можно относиться с недоверием к лицам, уполномоченным Римом? Такая мысль даже не приходила иезуиту на ум. Он обменялся с князем и его супругой лишь несколькими письмами. Почетному председателю нет нужды вникать в подробности дела; он ограничивается тем, что разрешает упоминать свое имя. У Девис-Рота, как нам известно, хватало своих забот; зачем он стал бы беспокоить себя, когда можно положиться на папскую непогрешимость? Князь и княгиня Матиас в те минуты, когда сомнения насчет Клода Плюме не так сильно мучили их, позволяли себе подшучивать и над папой, и над почетным председателем общества.
В комитет, куда Лезорн привел Кервана, входили: аббат, которому покровительствовала графиня Олимпия, и два других глупца, также жаждавшие известности. Звали их Анатоль Баскер и Нисефор Мальвиль. Все три члена комитета были сделаны как будто по одной колодке: сухощавые, как спаржа, длинноногие, узкоголовые, с острыми торчащими локтями. Хоть лицом они и не были схожи, но со спины и по походке одного можно было принять за другого. Все они очень важничали; каждый завидовал остальным и, рассыпаясь в любезностях, старался подложить им свинью. Г-н N. направил им Лезорна, чтобы тот помог подобрать служащих для приюта.
— Подойдите! — сказал аббат Кервану, когда Лезорн объяснил, что этот молодой человек предлагает свои услуги в качестве чернорабочего; он может также ухаживать за садом и выполнять всякие поручения.
— Подойдите! — величественно повторил Баскер, опередив Мальвиля, не успевшего вставить слово. — Как ваше имя?
— Керван Дарек.
— Вы бретонец?
— Да, сударь.
— Почему вы покинули родные места?
— Мне хотелось жить в Париже.
— С какой целью?
— Я никогда в нем не бывал.