Впрочем, граф Моннуар здесь не бывал. Все-таки он слишком поздно начал изучать социальные науки и еще не настолько преуспел в них, чтобы признать виновность Девис-Рота. Но Малыш ежедневно после занятий в школе заходил в лавку часа на полтора-два. Он с серьезным видом читал газеты, точно ему уже исполнилось двадцать лет, и был в курсе всех событий. Затем он шел к прадеду. Дядюшка Гийом в одиннадцать часов вечера запирал лавку, присоединялся к ним, и часто их беседа длилась до поздней ночи.
Филиппи решил прежде всего познакомиться с бывшим тряпичником и, захватив рекомендации, явился в «Карманьолу». Низко кланяясь (такое заискивание не понравилось старику), аббат осведомился, не может ли владелец книжного магазина указать ему школу, где нужны преподаватели.
— К сожалению, — ответил дядюшка Гийом, — мне известна лишь одна такая школа, но там платят еще меньше, чем в других, хотя учителя и вообще получают очень мало.
Лже-Микаэли вынул рекомендации. Одна из них начиналась словами: «Удостоверяю, что гражданин Микаэли, итальянский учитель-социалист, бывший гарибальдиец[68]…»
Лицо и манеры посетителя не внушали ни малейшей симпатии, однако дядюшка Гийом смягчился, подумав, что этот иностранец — изгнанник, которому не на что жить и очень трудно найти себе работу на чужбине из-за своих революционных убеждений.
— Погодите-ка! — сказал он. — Вечером я поищу для вас несколько частных уроков. Один урок, во всяком случае, я достану, а там посмотрим!
— Вы спасете мне жизнь! — с чувством промолвил аббат.
— Подождите благодарить, пока не узнаете, сколько будете получать. Вероятно, немного, но вам дадут комнату со столом, а тем временем вы подыщете и другие уроки. Устраивает это вас?
— На большее я не смел и надеяться.
— Утром или вечером, — продолжал дядюшка Гийом, — надо заниматься с мальчиком, а остальное время у вас будет свободно, так как он ходит в школу.
— А почему не учить его дома?
— Потому что я не хочу, чтобы он воспитывался в одиночку, как сын какого-нибудь скряги. Он должен общаться со сверстниками. Но лишний урок ему не повредит, да и вам от этого будет польза.
Аббат стал горячо выражать свою признательность. Если б не его двойная личина — человека, гонимого за убеждения, и несчастного бедняка, — то бывшего тряпичника покоробило бы от столь преувеличенных проявлений благодарности. «Как эти итальянцы экспансивны!» — подумал он. — «Уничтожить бы этот вертеп!» размышлял аббат при виде большого количества посетителей, заходивших в книжную лавку после работы или занятий, чтобы встретиться друг с другом либо купить газету.
У старика была особая манера торговать: он всегда прекрасно понимал, с кем имеет дело, и ему доставляло удовольствие предлагать нужную газету или книгу прежде, чем покупатель успевал ее назвать. Когда он угадывал, оба весело смеялись. От глаз Филиппи ничто не укрылось. «Да, его на кривой не объедешь!» — соображал аббат.
Новый учитель не возбудил у Малыша симпатии, но перспектива научиться говорить по-итальянски, а в особенности — слова дядюшки Гийома, что г-н Микаэли — обездоленный иностранец, изменили отношение ребенка к новому квартиранту. Мальчик тоже не понравился аббату. «Если и третий член этой семейки такой же, — решил он, — то придется быть настороже!» Третий, правда, не походил на первых двух, но аббату, как читатель увидит дальше, и в самом деле пришлось держать ухо востро…
Попав в эту семью, Филиппи думал лишь об одном: как бы узнать, почему граф не сообщает властям, что его богатства похищены Девис-Ротом? Может быть, старик об этом не знал? Но тогда почему он ничего не предпринимает для розысков вора? Какой ему смысл укрывать похитителя? Особенно удивляло аббата, что Моннуар даже не заговаривал на эту тему, как, впрочем, и остальные двое. Неужели он, Филиппи, теряет время даром? Ежедневно лже-Микаэли давал Малышу урок итальянского языка и тот делал большие успехи; преподаватель же испытывал сильное желание свернуть ученику шею.
По воскресеньям в старый дом приходили гости; дядюшка Гийом познакомил аббата с художниками, Керваном, Филиппом и его братьями, давно дружившими с Малышом. Все это были свои люди; однако, когда все собирались вместе, в комнате подчас незримо витала печаль. Филиппи скучал в этом обществе (Девис-Рот на его месте извлек бы для себя немало полезного). Прошла целая неделя, а мнимый учитель еще ничего не разузнал. Наконец легкомысленный Трусбан сделал замечание, придавшее разговору желательный для аббата оборот.
68