Усталый, он приходил на улицу Шанс-Миди, где его почти всегда ждал Обмани-Глаз.
— Ну как, дела подвигаются? — спрашивал тот.
— Нет, — отвечал Бродар, и его мрачный вид подтверждал, что он говорит правду. Настойчивость старьевщика раздражала его. Чтобы не оказаться во власти этого человека, он понемногу расплачивался с ним вырученными деньгами. Напрасно Обмани-Глаз говорил: «Потом, потом!»
— Из «потом» не построишь дом, — отвечал Бродар с марсельским акцентом, в точности как Лезорн.
Он отдавал Обмани-Глазу почти всю выручку, а так как она была невелика, Жаку приходилось во всем себе отказывать, тем более что его не покидало намерение бежать с дочерьми из Парижа, как только он их найдет.
Однажды, проходя через Сент-Уэн[22], согнувшись под тяжестью лотка и опираясь на окованную железом палку, Жак подошел к группе крестьян и предложил им свои товары. Но, взглянув на окружающих, он побледнел. Один из них, уже старик, вглядевшись в его лицо, воскликнул:
— Бродар!
Этот человек, как и он, вернулся из ссылки…
Мысль о возможности таких встреч не приходила в голову бедняге, целиком поглощенному думами о детях. Растерявшись, он промямлил:
— Ошибаетесь, любезный, я не Бродар, мое имя — Лезорн; я разносчик.
К ним подошли любопытные.
— Лезорн? Полно, старина! Спятил ты, что ли?
— Да нет же! — бормотал Бродар. — Право, я не стал бы таскать этот лоток, если б мог заняться чем-нибудь другим.
Он вынул паспорт и показал. Встретившийся ему бывший ссыльный заглянул в документ и вздрогнул, как будто ему плеснули холодной водой в лицо. Он подумал: «Неужели мой товарищ жил в Каледонии под чужим именем?»
Весь в поту, задыхаясь, Жак поспешил убраться восвояси. Земля горела у него под ногами. По привычке он направился на улицу Глясьер и неуверенно, как во сне, поднялся по лестнице. Услышав его шаги, старушка отворила дверь. Она его поджидала.
— Скорее сюда! Есть новости.
Бродар ухватился за перила.
— Новости?.. С девочками несчастье?
Он не в силах был подняться выше.
— Да нет же! — воскликнула тетушка Грегуар. — Не волнуйтесь попусту! Девочки нашлись. Ну вот, ему дурно!
Действительно, Жак, войдя в комнату, упал в обморок.
— Каково? А вдруг это не те девочки? Боже ты мой! А еще побывал на каторге… Тут что-то не так!
Бледный как смерть. Бродар не сразу пришел в себя. Наконец он очнулся.
— Это глупо с моей стороны! — прошептал он.
— Послушайте, — сказала старушка. — Я опять пошла в переулок Лекюйе, чуть не в десятый раз. Правда, колебалась, стоит ли идти, и думала про себя: «Они, наверное, уже там не живут!» Однако все-таки пошла, хоть ни на что и не рассчитывала. Но всегда случается то, чего не ожидаешь… Мне попалась девочка, сидевшая перед дверью и похожая на одну из тех, которых я видела с Анжелой. Я спросила: «Твоя фамилия — не Бродар?» — «Да, сударыня, — ответила она, — но не говорите никому, а то меня забранят; нас теперь зовут маленькими Николь». И она объяснила, что тетушка Николь поехала с Анжелой за Софи в дом с красивым садом, где много больных девочек. «Не бойся, — сказала я, — секрета я не выдам. Но дело в том, что вас ищет один человек с поручением от вашего папы. Передай это Анжеле». Девочка запрыгала от радости, а я вместе с Тото поспешила сюда и стала дожидаться вас. Если бы вы не пришли, мы отправились бы за вами на улицу Шанс-Миди, не правда ли, песик?
Тото завилял хвостом в знак согласия.
— Идемте же скорее! — воскликнул Жак, забыв усталость.
По дороге он обрел спокойствие, хотя сомнения вернулись к нему. Он думал, не пригрезилось ли ему все это? Старушка, наоборот, была взволнована как никогда.
— Ни за что не поверю, что эти дети вам чужие! Рассказывайте кому угодно! Да, вы увидите наконец своих дочурок! Кому какое дело до этого?
Бродар старался перевести разговор на другую тему. Тото следовал за ними, обнюхивая каждую тумбу.
Когда они добрались до жалкого жилища разносчицы хлеба, Анжела и тетушка Николь как раз вернулись и укладывали полумертвую Софи в постель. Жак, и смеясь и плача, схватил дочерей в объятия. Он больше не в состоянии был скрывать своих чувств. Сердце его чуть не разорвалось от радости.
Увидев отца, Софи оживилась и потянулась к нему, но вскоре ее снова стала трясти лихорадка. В бреду у нее вырывались, вперемежку с криками, отрывистые фразы; можно было разобрать имя Розы.
Бродар хотел остаться с дочерьми, но рассудительная торговка птичьим кормом объявила, что он не должен менять свой образ жизни, пока не сможет их увезти. Поступить иначе — значило бы привлечь общее внимание, а это грозило опасностью несчастным, виновным уже в том, что они — из простонародья, а раз так, то обречены на существование, полное горя… Жаку пришлось послушаться.