Русе хватает сына за волосы еще крепче, оттягивая его голову назад. Из угла рта у того подтекает сочная нитка слюны. Это жжет короткой искрой где-то в легких, мигом выжигая вниз до паха. Русе хочет вставить член в эти толстые красные губы и сегодня не собирается отказывать своим желаниям. Снова накрутив волосы на руку, он толкает Рамси лицом вниз, утыкая в свой влажный пах, и, опершись на локоть, еще поднимает ноги, жестко упираясь ступнями в покатые плечи. От этого Русе невольно раскрывается еще сильнее, чувствуя подтекающее густо семя из собственного зада, но это уже не имеет значения. Русе Болтон дышит через нос, сдерживая скопившуюся за долгие годы ярость. К сыну, к Домерику, к мертвым женам и мельничихе, к Уолде и всем Фреям. К себе. Он хочет насадить Рамси на свой член, и тому бы лучше послушно раскрыть губы. И, кажется, Рамси согласен с ним.
Русе шипит, и воздух между сжатых зубов выходит почти раскаленным, когда Рамси проходится по всей небольшой длине своим сочным ртом, ни на миг не сопротивляясь, сдвигая шкурку, придерживая языком ствол, упираясь губами в подтянувшиеся яйца. Рамси фыркает, прикрывая глаза; крепкий соленый вкус подтекшей отцовской смазки наполняет его рот, и крепкая рука на затылке лежит уверенно и тяжело. Русе надавливает с силой, насаживая Рамси на член холодно и без жалости, но тот и сам легко заглатывает, с мокрым хлюпаньем, и его короткие ресницы и толстые щеки подрагивают, а слюна подтекает на и без того мокрый подбородок. Рамси прогибает крепкую спину и то забирает член целиком в рот, то выпускает обратно. Искушающе для лорда Русе – почти выскальзывает из мокрого, приоткрытого рта, – горячо для лорда Русе – когда губы натирают влажную, набухшую от крови головку.
Русе слегка прикрывает глаза. Семя уже почти течет, так усердно и хорошо сосет ему Рамси. Но хочется еще жестче выебать этот порочный, кровавый рот – по стволу остаются тонкие потеки от треснувшей губы, – и Русе резко засаживает глубже, прижимая Рамси за затылок и не выпуская из-под своей руки, заставляя только сглатывать и наглаживать член языком. И все мышцы уже коротко и требовательно сокращаются, но еще чего-то не хватает, еще хочется…
Рамси ловко тянется между отцовских ягодиц, не переставая обласкивать член языком, и по своему семени сразу загоняет два пальца. Это жжет болью и отдается по позвоночнику, когда Рамси сходу старательно и горячо натирает что-то внутри, делая накатывающие вспышки все сильнее и сильнее. Пока Русе наконец не наклоняется, упираясь подбородком ему в темя, не сжимает все пальцы судорогой и не течет густым семенем в мягкий и горячий сыновий рот. Это долго, это тягучий сахар и мед, и дыхание восстанавливается не сразу, застыв сперва опустошенными легкими. Это твое последнее желание грамкину, ты уверен?
Рамси шумно сглатывает отцовское семя и довольно бережно вытаскивает пальцы, в противовес уверенно и жестко высвобождаясь из-под руки Русе. Но не уходит ожидаемо, только встряхивает головой, как мокрый пес, заваливается на бок и устало опускает голову на отцовское бедро. Прикрывает глаза, вдыхая терпкий, приторный запах еще капающего между ног отцовского семени, смешивающегося на розовом плаще с его семенем. Успокаивается. Он выглядит как уставший ребенок, забывшийся быстрым сном в отцовских ногах. Русе лучше многих других знает, насколько глупо было бы купиться на это. Он потирает лицо рукой, приходя в себя и сосредоточенно думая о том, что они делали сейчас. Он чувствует пылающую ожогами боль в десятке мест; и зад, и поясница, и плечи с шеей, и губы саднят и горят невыносимо, как будто его лошадь тащила живьем по полю. Но это сладкая боль, даже если зажавшие переносицу пальцы трясутся, как от лихорадки.
Русе все-таки опускает руку на постель и недолго сидит, не шевелясь, внимательно и одновременно без всякого выражения глядя на сына. Рамси лежит лениво, жмурясь, самодовольно улыбаясь чему-то, и почти ластится к его бедру. По его красным щекам ползут белесые следы слезающей от мороза кожи, и прыщи гноятся из-под заветренных корок уже сошедшей. На мощной шее переплетаются завитками черных пиявок следы злых укусов. Русе подавляет в себе желание не вставать и еще хоть недолго сидеть так. Подавляет желание пригладить разметавшиеся черные волосы. Только убирает мокрую прядь с лица сына за ухо. Рамси приоткрывает глаза.
– Мне уйти, отец? – его голос хриплый и разморенный; ему явно невмоготу бороться со сном, и он зевает, обнажая желтые клыки. Русе качает головой.
– Нет. Спи здесь. До утра осталось мало, я разбужу тебя, как рассветет.
– Хорошо, – Рамси еще раз зевает и, когда Русе приподнимается, вытягивается на лежанке до хруста, тут же ворочаясь, вытаскивая из-под себя плащ и кутаясь в него. Русе встает одеться. Аккуратно связывает порезанную шнуровку на штанах, затягивая новые мелкие узелки, и долго, неторопливо шнурует сапоги. Рамси начинает похрапывать где-то между одним сапогом и другим, и Русе хмыкает.
Когда Русе заканчивает, Рамси уже спит крепко, по-собачьи свернувшись; темно-розовая ткань сползла с его бледных прыщавых плеч. Русе вздыхает и, нагнувшись над лежанкой, раздраженно поправляет край плаща. Он не знает, к чему это делает на самом деле.
Русе Болтон не задерживает взгляд и отворачивается к чадящим свечам. Его лицо холодно и гладко, как и всегда, и он спокойно перешагивает меч, который со дня на день принесет ему смерть, не поддаваясь искушению вынуть его из ножен и хоть глянуть, каков он, тот, кого Рамси и все другие зовут Светозарным. Русе возвращается к своим письмам, аккуратно раскладывая пергамент и чернила. Глаза побаливают, запахи мороза, пота и семени протравливают глотку, а в ушах дробятся вороньи крики, но до рассвета он управится, не бросив и взгляда ни на ножны в складках плаща, ни на спящего сына.
Ведь Русе Болтон отлично знает, каков собой этот Светозарный, который пронзит его грудь совсем скоро. И ему незачем глядеть еще и на меч.</p>