Наш отъезд в Марокко задержался на несколько месяцев. Все это время мы с Рамиро жили полной жизнью, ходили повсюду, веселились, курили, занимались любовью и танцевали до рассвета кариоку. Политическая обстановка между тем продолжала накаляться, забастовки, протесты рабочих и беспорядки на улицах стали привычным делом. В феврале на выборах победила коалиция левых Народный фронт, и Фаланга в ответ стала еще агрессивнее. Пистолеты и кулаки пришли на смену словам в политических спорах, и накал в обществе достиг своего предела. Однако мы оставались далеки от всего этого, потому что совсем скоро у нас должна была начаться новая жизнь.
Мы покинули Мадрид в конце марта 1936 года. Однажды утром я вышла купить чулки и по возвращении обнаружила в доме полный беспорядок — Рамиро собирал вещи, окруженный чемоданами и дорожными сумками.
— Мы уезжаем. Прямо сегодня.
— Нам пришел ответ из Аргентины? — с замиранием сердца спросила я.
Рамиро ответил, не глядя на меня и не переставая торопливо снимать с вешалок в шкафу рубашки и брюки:
— Пока нет, но я узнал, что они со всей серьезностью рассматривают наше предложение. Так что, думаю, сейчас самое время действовать.
— А как же твоя работа?
— Я уволился. Только что. Я уже давно был сыт по горло этой работой, и они знали, что я скоро уйду. Короче говоря, все, прощай, «Испано-Оливетти»! Нас ждет новая жизнь, любовь моя; смелым помогает судьба, так что собирайся, пора ехать.
Я не ответила, и мое молчание заставило его оторваться от лихорадочных сборов. Рамиро остановился, посмотрел на меня и улыбнулся, заметив мое смятение. Он подошел, обнял меня за талию и одним поцелуем рассеял все мои страхи, вселив такую энергию, что я готова была лететь в Марокко как птица, расправив крылья.
Мы уезжали в большой спешке, и я едва успела попрощаться с мамой: быстрые объятия почти на пороге и торопливые заверения:
— Не переживай, я обязательно напишу.
Я была рада, что у меня нет времени для длительного прощания: такое расставание слишком болезненно. Сбегая по лестнице, я даже не обернулась: знала, что мама, несмотря на суровую сдержанность, не могла сдержать слез, но мне было бы невыносимо видеть в тот момент, как она плачет. Я не отдавала себе отчета в происходящем, и у меня было ощущение, что мы расстаемся ненадолго, словно Африка находилась совсем рядом и можно вернуться в любой момент.
Мы прибыли в порт Танжера ветреным днем ранней весны. Далеко позади остался серый и хмурый Мадрид, а перед нами лежал незнакомый и ослепительный, полный красок и контрастов город, где смуглые марокканцы в джеллабах и тюрбанах перемежались с европейцами, прочно обосновавшимися здесь или недавно приехавшими, бегущими куда-то от своего прошлого с наспех собранными чемоданами и неясными надеждами. Танжер, со своим морем, дюжиной флагов разных государств и буйной зеленью пальм и эвкалиптов; с мавританскими улочками и современными проспектами, по которым разъезжали роскошные автомобили с буквами CD: corps diplomatique[2]. Танжер, где минареты мечетей и запахи специй мирно сосуществовали с консульствами, банками, развязными иностранками в кабриолетах, ароматами светлого табака и беспошлинных парижских духов. На портовой набережной навесы колыхались под порывами морского ветра, и вдалеке можно было разглядеть мыс Малабата и побережье Испании. Европейцы, в легкой светлой одежде, темных очках и мягких шляпах, потягивали аперитив и листали газеты на разных языках, закинув ногу на ногу с ленивой беззаботностью. Одни из них занимались бизнесом, другие служили в администрации, большинство же предавались праздной и демонстративно-беспечной жизни, и царившая вокруг атмосфера вызывала неясное чувство, что на этой сцене должно что-то произойти — нечто такое, о чем никто еще даже не догадывался.
В ожидании новостей от курсов Питмана мы поселились в гостинице «Континенталь» с видом на порт и рядом со Старым городом. Рамиро отправил аргентинцам телеграмму, сообщая наш новый адрес, и я ежедневно справлялась у портье насчет письма, которое должно было возвестить о начале нашей новой жизни. После его получения мы собирались решить — остаться ли в Танжере или обосноваться в испанском протекторате. Тем временем, пока судьбоносное письмо не спешило к нам через Атлантику, мы стали осваиваться в городе среди себе подобных — людей с неясным прошлым и непредсказуемым будущим, готовых неутомимо, душой и телом, предаваться развлечениям — болтать, пить, танцевать, ходить на спектакли в театр «Сервантес» и играть в карты в полном безрассудстве, не задумываясь о завтрашнем дне. Мы, как и все эти люди, не имели ни малейшего понятия о том, куда нас забросит судьба и что ждет впереди — успех или полный крах.