— Сира, darling, как насчет того, чтобы пообедать в «Рома Парке»? Дин, please, be a love[51], запиши наши аперитивы на мой счет.
Бармен отрицательно покачал головой.
— Ваши напитки — за счет заведения.
— Наши тоже? — поспешила спросить Оливия. Или, возможно, это была Милдред.
Прежде чем Дин успел среагировать, Розалинда ответила за него:
— Ваши — нет.
— Почему? — удивилась Милдред. Или, возможно, это была Оливия.
— Потому что вы — две наглые bitches. Как это сказать, Сира, darling?
— Две наглые суки, — без малейшего колебания ответила я.
Мы покинули бар гостиницы «Эль-Минзах», провожаемые многочисленными взглядами: даже для космополитического и либерального общества Танжера любовная связь молодой замужней англичанки и влиятельного военного была лакомой темой для сплетен во время аперитива.
— Возможно, многих людей удивляет моя связь с Хуаном Луисом, но для меня это действительно любовь всей жизни.
Среди тех, кто не понимал этих отношений, была, конечно, и я. Мне было трудно представить, как эта обворожительная, светская и легкомысленная женщина могла быть любовницей угрюмого высокопоставленного военного, к тому же в два раза старше ее. Мы ели рыбу и пили белое вино на террасе, а морской ветер колыхал бело-голубые полосатые навесы над нашими головами, принося запах селитры и грустные воспоминания, от которых я старалась избавиться, сконцентрировав все свое внимание на рассказе Розалинды. Ей, казалось, очень хотелось с кем-то поделиться, поведать о своих отношениях с верховным комиссаром, породивших столько искаженных слухов в Танжере и Тетуане. Но почему именно мне — человеку, которого она едва знала? Несмотря на роль хозяйки шикарного ателье, по своему происхождению я была ей совсем не ровня. Да и в настоящем наши жизни являлись полной противоположностью. Англичанка принадлежала к миру роскоши и беззаботности, а я была простой портнихой, дочерью бедной матери-одиночки из простонародного квартала Мадрида. Розалинда наслаждалась своим бурным романом с влиятельным человеком — одним из тех, чья армия принесла кровопролитную войну на мою землю; я же тем временем работала день и ночь, вынужденная бороться за выживание. Тем не менее она решила мне довериться. Может быть, таким образом хотела отблагодарить за мой «дельфос». Возможно, ей пришло в голову, что, будучи независимой женщиной одного с ней возраста, я могла понять ее лучше, чем кто бы то ни было. Или она просто чувствовала себя одинокой и хотела открыть кому-то свою душу. И этим человеком в тот летний полдень, в городе на африканском побережье, оказалась я.
— До своей гибели в той трагической катастрофе Санхурхо не раз советовал мне, поселившись в Танжере, непременно навестить его друга Хуана Луиса Бейгбедера в Тетуане. Он часто напоминал о нашей встрече в берлинской гостинице «Адлон» и уверял, что Хуан Луис будет очень рад увидеть меня again. Я тоже, to tell you the truth, желала этой встречи: он показался мне интересным, тонким и образованным человеком, настоящим испанским кабальеро. Поэтому, прожив в Танжере несколько месяцев, я решила наконец отправиться в столицу протектората и нанести ему визит. В то время он уже не работал в Управлении по делам коренных жителей, а занимал высший пост в Верховном комиссариате. Именно туда я и направилась в тот день на своем «Остине-семь». Му God! Никогда этого не забуду. По прибытии в Тетуан я первым делом поехала к британскому консулу Монк-Мейсону — ну, ты, наверное, его знаешь. Я называю его «old monkey», «старая обезьяна», это жутко занудный тип, poor thing.
В тот момент я подносила к губам бокал и, воспользовавшись этим, ничего не ответила. Я не знала Монк-Мейсона, лишь слышала о нем от своих клиенток, однако не хотела признаваться в этом Розалинде.
— Когда я сообщила о своем намерении нанести визит Бейгбедеру, консул был немало удивлен. Как известно, в отличие от немцев и итальянцев His majesty’s government — наше правительство — не имеет практически никаких контактов с лидерами националистов, поскольку Великобритания до сих пор признает легитимным только республиканский режим. Поэтому Монк-Мейсон решил, что мой визит к Хуану Луису мог бы оказаться полезным для британских интересов. So, в то же утро я подъехала к Верховному комиссариату на своем автомобиле, вместе с моим псом Джокером. Я показала на входе рекомендательное письмо, полученное от Санхурхо, и меня провели к личному секретарю верховного комиссара — через длинные коридоры, где было полно военных и стояли плевательницы — how very disgusting — какая гадость! Хименес Моуро, секретарь, сразу же провел меня в кабинет Хуана Луиса. Я думала, что верховный комиссар, учитывая его пост, будет во внушительной форме, увешанной знаками отличия, однако как и в день нашего знакомства в Берлине, Хуан Луис оказался в простом темном костюме, в котором его можно было принять за кого угодно, но только не за мятежного военного. Он очень обрадовался моему появлению и был весьма любезен: мы мило поболтали, и он пригласил меня на обед, однако, поскольку я уже приняла приглашение Монк-Мейсона, мы договорились встретиться на следующий день.