Недолго невинный ветерок оставался хозяином пространства между тяжело нависшими тучами и землей. Пришло первое холодное дуновение, потом движение воздуха на несколько секунд полностью прекратилось. С неба стали падать редкие, но крупные капли, как признак неизбежности ливня. Камилл и хозяин, со смехом подгоняя друг друга, поспешили под навес. Миновало еще две-три минуты, сверкнула молния, ужасающий треск грома заставил людей вскрикнуть, и внезапно все пространство оказалось пронизанным плотными ливневыми потоками, которые прижали насыщенный ароматами приземной воздух к грунту, загнали его в поры чернозема, тем самым облагораживая почву и увеличивая ее плодородную силу.
Шум низвергающейся небесной воды не мог заглушить раскаты громов, которые следовали друг за другом без передышки, но которые уже не тревожили сидящих под навесом мужчин, а, напротив, рождали в их душах необъяснимое веселье. Только тетка Одарка притулилась, напуганная, в сторонке и, мелко крестясь, беззвучно шептала молитву. Пацаненок Митька поглядел на бабку и, отойдя от нее, сел рядом с дедом, реагируя на каждый особо яркий блеск молнии и удар грома нервным хихиканьем.
Гроза длилась еще полчаса и поднадоела скрывающимся от нее под навесом людям. Даже тетка Одарка перестала бояться и занялась чем-то по хозяйству.
- Хорошо ты дом поставил, на отдельном бугре, - произнес Камилл, глядя, как дождевая вода стекает с наклонного притоптанного двора. – Глядеть приятно, как потоки дождевой воды протекают ниже плетня.
- Да, но огород сильно затопило, - огорченно заметил хозяин.
Дождь прекратился, тучи отплыли на восток, горячее уже крымское солнце быстро высушило двор. Но деревья и кусты еще долго хранили дождевую воду, которая при порывах ветерка мелкими каплями падала на землю – будто кто-то горсть пшена разбрасывал.
День клонился к вечеру, да и трава в степи была сильно мокра. Поэтому Камилл остался ночевать на хуторе. До сна еще выпили и закусили, потом хозяйка постлала гостю постель на лавке в хате, но Камилл выказал желание спать на сеновале, благо, что на степь, остывшую во время грозы, накатил под вечер теплый воздух.
- Одарка, дай гостю тулуп и одеяло, - велел Иван жене.
Гость и хозяин, прихватив грузный овчинный тулуп и набитое овечьей же шерстью стеганое одеяло, вышли во двор.
- Лягай на телегу, я сухого сена подложу, - сказал Иван. – Я и сам люблю на звезды поглядеть перед сном, - добавил он.
Камилл, не снимая одежды, лег навзничь на расстеленный поверх сухого прошлогоднего сена старый тулуп и долго лежал, не укрываясь, очарованный ночным крымским небом. Хозяева задули керосиновую лампу, светившуюся в окне, и теперь ни единый луч света от земных источников не мешал человеческому глазу созерцать великолепное звездное зрелище. Безусловно, ночное небо в исхоженных Камиллом горах Памира и Тян-Шаня, было такое же, а то и более полнозвездное. Но здесь было свое, родное небо, небо, которое созерцали многие поколения предков рода Камиллова, возлежали ли они на шелковом ложе или на брошенной на траву шкуре, пересекали ли они земли Полуострова на запряженной медленными волами телеге или в роскошном паланкине.
…Утром хозяйка подала на завтрак мясную поджарку с вечернего стола, а еще и свежего творожку со сметаной.
- А то оставайся еще. Одарка на полдник творожных вареников наделает, - соблазнял Иван гостя. Но гость, хоть и большой любитель вареников, уже собрался в путь.
- Спасибо, Иван, за постой и за харч. Сколько я тебе должен? – Камилл уже поблагодарил хозяйку, пожал руку пацану Сашке и собирался расплатиться с хозяином, вышедшим с ним за ворота.
- Не, оставь. Ты ж у меня в гостях.
- Иван…- Камилл понимал, что у хуторянина мало возможностей заработать денег.
- Все, я сказал! – сурово произнес Иван, давая знать, что разговор закончен, и Камилл протянул, прощаясь, руку гостеприимному хозяину, зная, что еще найдет время и завернет в эту степную глушь с гостинцами.
Травы вокруг, успевшие уже выбросить колоски и метелки, были, однако, молоды, шелковисты, податливы поглаживаниям легкого ветерка. Алые маки собрались большими группами, покачиваясь, обменивались впечатлениями. Некоторые представители этого красноголового племени, любители уединения, разбежались по полю, внеся на большое светлозеленое полотно оживляющие штрихи ярких иноцветных пятен. У продолговатых земляных холмиков – то ли останков давних татарских поселений, то ли окопных брустверов последней войны – тесно росли густофиолетовые столбики каких-то незнакомых Камиллу соцветий. Желтые первоцветы уже отошли, но немногочисленными семейками стояли, выставив напоказ свое светлое золото, другие, летние цветы на жестких стеблях. У небольших груд камней, также неведомого Камиллу происхождения, выделялись темной зеленью округлые листья лопухов.