Лэрри отбросил это. Слишком поздний период в жизни Кзанола. Ему нужны более ранние воспоминания. Но мозг, казалось, был наполнен туманом, и тринтанские воспоминания были размыты, их было трудно уловить. Когда он был Кзанолом-Гринбергом, у него не существовало проблем с памятью, но став Лэрри, он нашел ее до раздражения нечеткой.
Самой ранней вещью, которую он мог вспомнить, была сцена с подсолнечниками.
У него не осталось сигарет. Они могли оказаться в кармане у пилота, но Лэрри не мог до него дотянуться, И он был голоден; Лэрри не ел уже десять часов. Мог бы помочь гнал. Он бы точно помог, подумал Гринберг, поскольку убил бы его за несколько секунд. Лэрри сорвал пуговицу с рубашки и сунул ее в рот. Она была круглая и гладкая, и очень походила на гнал.
Он сосал ее, позволяя уму растворяться.
Три корабля спустились на другой стороне того, что осталось от Полумесяца Котта. В кабине управления каждого судна сидели пилоты, ожидая приказов и пережевывая неистовые, бесполезные мысли. В четвертом корабле… Вкусовые щупальца Кзанола встали дыбом по углам рта, когда он проверил его.
Во многом это было похоже на его память об аварии. Ярко пылающий ветер, вселенная ревущего, терзающего пламени и дробящие удары.
Ладно, не так уж и нужен ему этот Лев. Кзанол включил дезинтегратор и зашагал вперед. Что-то ярко засветилось через темную ледяную стенку.
— Они не отвечают, — сказал Ллойд.
Гарнер откинулся назад от торможения в одну единицу. Слишком мало, слишком поздно… Флот Пояса разбит. Но его глаза вдруг сузились, и он произнес:
— Они блефуют.
Месней вопросительно взглянул на него.
— Все так и есть. Они блефуют, Ллойд. Они не так глупы. Мы дали им такой прекрасный шанс! Как четыре пики в одни руки. Идеальная возможность заставить нас сражаться с чужаком.
— Но если они действительно попались, мы бы держали такое же пугающее молчание.
Люк произносил отрывистые фразы по мере того, как находил ответы:
— Верно. В любом случае радио бы молчало. Но в обоих случаях мы получаем один и тот же ответ. Необходимо стрелять на поражение. Либо по флоту, который будет возвращаться с усилителем, либо по инопланетянину, который попытается завоевать Землю. В любом случае мы должны атаковать.
— А ты знаешь, что это означает?
— Ну, скажи.
— Нам сначала придется убить Атвуда и Смоки. И Андерсона.
— О-о-ох. Про Атвуда, это ты прав., Он никогда не позволит нам стрелять по своим друзьям, будь они уже рабами или кем-то еще. Но мы можем надеяться, что Андерсон справится со Смоки.
— Как с твоей координацией?
— С моей…? — Люк поднял неуверенные, трясущиеся руки, неуклюжие пальцы и подумал о потере контроля над сфинктерными мышцами. Последствия паралича. — Ты снова прав. Смоки отправит Андерсона на фарш. — Он порывисто вздохнул. — Нам надо нанести удар обоими кораблями одновременно.
— Люк, пообещай мне! — Месней выглядел как сама Смерть. Он был старым человеком и еще недавно умирал от голода. — Я хочу, чтобы ты поклялся, что как только мы увидим этот усилитель мыслей, мы разрушим его. Не захватим его, Люк, а разрушим!
— Все в порядке, Ллойд. Я клянусь.
— Если ты попытаешься утащить его домой, я убью тебя. Это все, что мне хотелось тебе сказать.
Его палец, огромный палец торчал в огромном рту с крошечными, игольчатыми зубами. Он сидел на своем месте, у груды мяса, довольно внушительной, и все равно сосал свой палец, потому что был голоден. Он всегда был голоден.
Вошло что-то огромное, заслоняя свет. Мать? Отец. Его рука, приблизилась, презрительно выдернув палец, который больно чиркнул по новому зубу. Он попытался засунуть его обратно, но не мог шевельнуться. Что-то мощно и твердо приказало ему никогда не делать этого вновь. И он никогда больше не делал.
Значит умственного щита тогда еще не было. Забавно, какой четкой явилась та картинка — воспоминание раннего расстройства.
Что-то еще…
Комната заполнялась гостями. Ему было четыре тринтанских года, и в первый раз ему позволили выйти. Отец гордо знакомил его со всеми. Но шум, телепатический шум был слишком громким; он попытался думать так, как думал каждый, — одновременно. Это напугало его. Случилось что-то ужасное. Поток темно-коричневого полужидкого вещества вырвался из его рта и размазался по стене. Его вырвало на публике.
Приступ ярости, красной и острой. Внезапно он потерял контроль над своими членами — спотыкаясь, он побежал к двери. Ярость на отца и стыд за себя — или за отца? Он не мог сказать. Но чувство задело его, и он сражался с ним, приблизив к нему ум. Отец вышел как разящее пламя, и гости тоже все вышли. Он остался один в этом пустом мире. Он стоял, напуганный и раздавленный. Другие думы вернулись.
Его отец гордился сыном! В четыре года маленький Кзанол уже обладал Силой!
Лэрри усмехнулся хищной ухмылкой и встал. Его скафандр…? В комнате отдыха на одном из кресел. Он влез в него, затянул шлем и вышел.
Кзанол тащил огромную светлую массу до тех пор, пока она не вышла из льда. Она выглядела как большой искалеченный гоблин, лежащий на спине.
Лед плотно заделал тоннель позади него; воздух уплотнился — действительно уплотнился. Как удачно! Кзанол воспользовался сжатым воздухом из своего костюма, чтобы повысить давление в ледяном коконе. Он хмуро взглянул на циферблат в верхней части груди, затем снял шлем.
Воздух был холодным и разряженным. Но теперь ему не надо нести шлем-усилитель назад на корабль. Он может надеть его здесь.
Кзанол посмотрел на костюм и понял, что ему нужна помощь. Он перевел ВНИМАНИЕ на Лэрри Гринберга. И обнаружил, что не видит его.
Гринберг был где-то рядом.
Неужели он мертв? Нет — Кзанол уверенно чувствовал его.
Это плохо, очень плохо. Потому что и Гринберг уверенно чувствовал его.
Раб теперь был самим собой, но с умственным щитом, работавшим на полную мощность. К счастью, усилитель остановит его. Он мог управлять даже взрослым тринтанином.
Кзанол потянулся вниз, пытаясь перевернуть костюм передом к себе. Он был… не тяжелый, но массивный… однако передвинулся.
Шел снег. В разряженном воздухе снег падал словно гравий, отброшенный взрывом. Он падал с такой силой, что мог быт убить незащищенного человека. Там, где он сталкивался с твердой поверхностью, образовывались трещины, и по ним было удобно идти.
К счастью, Гринбергу не нужно было всматриваться в мглу" Он точно ощущал, где находится Кзанол, и уверенно шел в этом направлении. Его скафандр не был таким хорошим, как у Кзанола. Холод мягко сочился через рукавицы и сапоги. Он чувствовал себя хуже, чем на лыжных прогулках, но это нравилось ему.
Потом мозг захлестнула Сила. Его умственный щит твердо захлопнулся. Волна тут же прошла. Но теперь он не мог найти Кзанола. Тринтанин поднял свой умственный щит. Лэрри остановился, запутавшись, затем снова пошел вперед. У него был компас, поэтому он шел прямо к цели. Но Кзанолу теперь стало известно, что он приближается.
Постепенно в его уме всплыл образ. В каждом органе чувств, — в глазах, ушах, в осязательных и кинетических нервах — он чувствовал, что делал Кзанол, когда Сила захлестнула его.
Он сгибался над вторым костюмом.
Тогда… ухе слишком поздно.
Он не мог бежать; скафандр не был создан для этого. Он осмотрелся вокруг с растущим отчаянием, и снова отправился в путь, так как помощи ждать не приходилось.
Шагать. Шагать, дробя лед подошвами.
Через полчаса, — то есть через час после того, как он покинул судно, — Лэрри увидел порошковый снег. Он был нежным и пушистым, сильно отличаясь от падающих ледяных пуль. То были остатки раскопок Кзанола. Он воспользовался ими как указателем.