Несколько дней я жил словно во сне. Естественно, я работал, но все, что ложилось на бумагу, казалось мне вялым и пресным, как трава. Потом я бросил работу и принялся читать. Но и это не помогало. Наконец воскресным днем я завел машину и осторожно спустился вниз по узкой проселочной дороге. Выбравшись на шоссе, я свернул налево по направлению к санаторию, хотя как будто и не думал туда ехать. Чем быстрее сокращалось расстояние, тем сильнее росла в душе тревога, и я чувствовал, как у меня начинают дрожать колени. Но, несмотря на это, я все прибавлял скорость; машина неслась по шоссе на своих лысых, стершихся шинах. Вскоре я увидел место, где едва не произошла катастрофа, но не остановился. Я просто сгорал от какого-то внутреннего нетерпения.
Даже не помню, как добрался я наконец до санатория. Постучал в белую дверь кабинета доктора Веселинова и вошел, не ожидая приглашения. Врач сидел на своем обычном месте, разглядывая рентгеновские снимки. Он посмотрел на меня, на лице его было написано изумление:
— Это просто невероятно! — сказал он вдруг осипшим голосом.
Я почувствовал огромное облегчение, словно чужая горячая кровь растеклась по моим жилам.
— Невероятно? А что именно?
— Ваш друг выздоровел.
— Как это выздоровел? — Я лицемерно изобразил удивление.
— А вот так. По-настоящему, абсолютно выздоровел. Вот его снимки — словно бы он никогда и не болел. Его легкие полностью обновились.
Я не стал смотреть снимки, мне незачем было их смотреть.
— Не может быть! — сказал я. — Наверно, просто перепутали снимки.
— Как, то есть, «не может быть»? — ответил он раздраженно. — Это факт! Перед вами уже вторые снимки, все было сделано под моим личным контролем.
Я счел благоразумным промолчать. Во взгляде доктора по-прежнему сквозило недоумение, он глуповато хлопал выгоревшими ресницами.
— Я сделаю завтра научное сообщение! — воскликнул он. — Мои коллеги будут потрясены!
— Не стоит делать никакого сообщения, — усмехнулся я.
— Почему? — удивился он.
— Потому что это невозможно обосновать научно. Вы просто сообщите об одном факте, которому не сможете дать научного объяснения.
Он нахмурился, но промолчал.
— И во-вторых, что очень важно, поймите, вам никто не поверит.
— Ну почему не поверят? — вспылил он. — Ведь есть же снимки!
— Снимки, снимки… Чепуха! Вы ведь видели по крайней мере двадцать снимков летающих блюдцев, но не поверили?
— Да, но… существует этот выздоровевший человек…
— Смею утверждать, что и это вам не поможет…
— Вы что, не верите? — спросил он резко.
— Я-то, конечно, верю. Но другие не поверят. Вы научный работник, разве вы сами не понимаете? Это невозможно. Все ваши коллеги подумают, что вы или сумасшедший, или мошенник. Второе представится более вероятным, но и более печальным.
Теперь он перестал моргать, как будто протрезвел. Незаметно, молча наблюдал я, как мучительно он размышляет, его здоровый, свежий ум просто разрывался там, в черепной коробке!
— А знаете что, ведь вы совершенно правы, — наконец произнес он с облегчением. — Конечно же, единственный факт — это еще не доказательство…
— А где он?
— Кто? — спросил он рассеянно.
— Мой друг.
— Встал, естественно. Понемногу гуляет в парке.
Всего несколько шагов отделяли меня от раскрытого окна. Я сразу же увидел его — он стоял возле декоративного куста и держал в руках что-то белое, похожее издали на птичье яйцо. Он рассматривал предмет сосредоточенно, время от времени проводя по нему ногтем.
— Что ты там делаешь? — окликнул я его.
Он вздрогнул и обернулся. Лицо его неузнаваемо изменилось, оно не было похоже на лицо того человека, которого я навещал несколько дней назад.
— Ничего, — ответил он смущенно.
— А что ты держишь в руке?
— Улитку…
— Сейчас же положи ее обратно, — сказал я раздраженно. — Слышишь?
— Почему?
— Потому что я тебе говорю!.. Идем, быстро!
Он не стал спорить, повернулся и начал бережно устраивать улитку на веточке. Но когда он отнял руку, она сорвалась и упала. Он нагнулся и поднял ее с земли.
Клиффорд Саймак
Смерть в доме
Когда Старый Мозе Абрамс бродил по лесу, разыскивая коров, он нашел пришельца. Мозе не знал, что это пришелец, но перед ним было живое страдающее существо, а Старый Мозе, несмотря на все россказни соседей, был не из тех, кто может кинуть в лесу раненого.
На вид это было ужасное создание — зеленое, блестящее, с фиолетовыми пятнами, и оно внушало отвращение даже на расстоянии в двадцать футов: оно воняло.
Оно заползло, вернее пыталось заползти, в заросли орешника, но у него ничего не получилось: верхняя часть его тела находилась в кустах, а обнаженное туловище лежало на поляне. Его конечности — видимо, руки — время от времени слегка скребли по земле, стараясь подтянуть тело поглубже в кусты, но существо слишком ослабело; оно больше не продвинулось ни на дюйм. И стонало оно, но не очень громко — точь-в-точь как одинокий ветер, тоскливо воющий под широким карнизом. Однако в его стоне слышалось нечто большее, чем вой зимнего ветра, в нем звучали такое отчаяние и страх, что у Старого Мозе на голове волосы стали дыбом.
Старый Мозе довольно долго размышлял над тем, что ему делать с существом, а потом еще какое-то время набирался храбрости, между тем как большинство людей, не задумываясь, признали бы, что храбрости у него было хоть отбавляй. Впрочем, в подобной ситуации одной только заурядной храбрости было недостаточно. Тут нужна была храбрость безрассудная.
Но перед ним лежало дикое, раненое существо, и он не мог его там оставить, поэтому Мозе приблизился к нему, опустился рядом с ним на колени, и хотя на существо было тяжко смотреть, в его отталкивающем безобразии таилось какое-то неизъяснимое обаяние — словно оно притягивало к себе именно потому, что было настолько отвратительно. И от него исходило совершенно ужасное, ни с чем не сравнимое зловоние.
Однако Мозе не был неженкой. В округе он отнюдь не славился своей привередливостью. С тех поп как около десяти лет назад умерла его жена, он жил в полном одиночестве на своей запущенной ферме, и его методы ведения хозяйства служили пищей для злословия окрестных кумушек. Раз в год, если у него доходили руки, он выгребал из дома груды мусора, но остальное время уже ни к чему не притрагивался.
Поэтому исходивший от существа запах смутил его меньше, чем того можно было ожидать, окажись на его месте кто-либо другой. Но зато Мозе смутил его вид, и он не сразу решился прикоснуться к нему, а когда, собравшись наконец с духом, сделал это, то очень удивился. Он ожидал, что существо окажется либо холодным, либо скользким, а может быть, и тем и другим одновременно. Но он ошибся. Оно было на ощупь теплым, твердым и чистым, — Мозе словно прикоснулся к зеленому стеблю кукурузы.
Просунув под раненого руку, он осторожно вытащил его из зарослей орешника и перевернул на спину, чтобы взглянуть на его лицо. Лица у него не было. Верхняя часть туловища кончалась утолщением, как стебель цветком, хотя тело существа вовсе не было стеблем, а вокруг этого утолщения росла бахрома щупалец, которые извивались, точно черви в консервной банке. И тут-то Мозе чуть было не повернулся и не бросился бежать.