Единственное светлое пятно во всем этом — их встреча на Сенеже. Ее Ксюша описала достаточно подробно. Шло то самое жаркое и дымное лето, когда дышать было трудно в прямом смысле слова.
Вот что она пишет:
«Мы залезли в воду по горло. Над водой стелился легкий дымок. Потом сидели в беседке. Немного выпили. Вокруг обычные люди. И Д. перестал эти свои прогоны про „вокруг меня сжимается кольцо“ и прочее. Распростел, обмяк. Стало видно, какой он несчастный на самом деле. И как себя не жалеет. Он страшный человек вообще-то, Ксюша. У него нет тела. Вот ему зимой поставили эти железки, он хромает — и не замечает даже. Ему что он сам, что машина. Он — та романтика, которая раньше была: демон, демон настоящий. Он об этом говорил: я только тогда счастлив, когда вылетаю из тела. Я хотел бы быть в твоем теле, но и там мне не найти настоящего дома. Мне кажется, что в той беседке остался наш настоящий дом, но ее снесут, я не могу там с ним быть».
Осенью Ксюша пытается устроиться на работу, точнее просто наводит справки — где она могла бы поработать. Просит меня устроить ее к себе, чтобы она начала понемногу понимать дела.
«А чего я собственно хочу? А я ничего не хочу. Я уже не знаю, хочу ли чего-то. Я пресыщена, мне ничего не нужно. Вот презирала мажорок — и сама стала как они: внутренняя пустота и темнота. Как будто вынесла из себя все, чем раньше была наполнена. Было что? — не помню, а теперь ничего нет. Не выдержало оно испытания. Было нежным слабым остался один цинизм и»
Ночью на день ее рождения проскользнуло: не оправдала наших ожиданий, бешусь с жиру, у меня все есть, а я ничего не могу; я почувствовал что-то мрачное и жестокое, но не решился внятно определить тогда; а потом, сразу, началось такое, что я обо всем забыл, а когда вспомнил, оказалось уже поздно.
«Прислал мне стихи, сказал, что посвятил их мне. Любовь — это то, что многие не ловят. То, что многие никогда не поймают. Погуглила — конечно, это не его стихи, ходят в интернете. Он думал, что я не проверю? При том что ему известно, как я насчет поэзии. Жалкий человек. Полная пустота. Так, как я его люблю, никто и никогда не любил».
А потом — список слов в столбик, где к каждому существительному приписано красным карандашом спереди: «любимый».
[любимый] подлец
[любимый] жиголо
[любимый] аферист
[любимый] мошенник
[любимый] опричник
[любимый] бандит
[любимый] лжец
[любимый] убийца
14
Школы здесь не очень, но кто я такой, чтобы судить. В России Луку не смогли бы учить, а тут учат. Может, когда-то я и был недоволен, но сейчас смотрю на вещи по-другому. Филька школу очень любит и дружит с соседкой по парте. Кстати, ее зовут Джульетта, и мы иногда берем ее поиграть к себе.
Когда-то мы придавали школе огромное значение, особенно жена. Она очень серьезно подходила к школьным успехам Ксюши. Придраться там было не к чему, но жена умудрялась, несмотря на это, тревожиться. Любая мелочь вызывала ее переживания. Достаточно ли хороша учительница по русскому? Соответствует ли она высоким стандартам гимназии, о которых заявляет директор?
Год назад случился скандал: выяснилось, что физик в Ксюшиной школе, работавший там со дня основания, спал с ученицами. Одной из пострадавших была одноклассница Ксюши, я ее не помнил, а жена помнила хорошо. Ночью, лежа в постели, в темноте, жена спросила меня:
— Помнишь, как Ксюша писала рефераты?
— Угу, — сказал я, хотя не помнил и не знал, в те годы был занят другим.
— Каждый реферат — тетрадка двенадцать листов. Еще не разрешали печатать, интернета толком не было, все от руки, по старинке. И вот она сидит и пишет… полночь, час ночи. Я шла спать, а у нее еще горела настольная лампа. Почему я относилась к ней так строго?
— Ты ее очень любила, — возразил я. — Никто не знает будущего.
— А надо было без будущего, — сказала жена. — Просто ребенку в полночь надо крепко спать, а не писать рефераты.
— Ты ни при чем. Она любила писать. Любила быть хорошей ученицей. Она писала их не для тебя.
— Не нужно было вообще отправлять ее в школу. Нужно было посадить на колени, расчесывать ее волосы, радоваться каждому ее слову. Нужно было беречь ее. Любить. Она была драгоценностью. Бриллиантом.
— Она была прежде всего человеком, — сказал я. — И у нее была своя жизнь. Короткая. Но была.
— Она была создана для счастья.
Я промолчал. Что ж ты, подумал я, невнимательно слушаешь своих новых святых друзей со стигматами. Они расскажут тебе, что такое истинная и совершенная радость. Но тут же мне стало стыдно и жалко жену.