Петруччо. Но как же теперь? Что же — теперь! Ты всегда была умней, скажи!
Она. А я знаю? Теперь — ничего…
Петруччо. Нет!
Она не ответила.
— Нет!
Она не отвечала.
В парадной зале взорвались аплодисменты. Слышны возгласы, короткие мужские, пронзительные женские: «Браво!» В двери появился куплетист. За ним повалили гости. Не обошлось без забавного недоразумения: его самого едва не затолкали. Усталый певец протягивал руки поклонникам. Дамы трепетали поодаль, ожидая своей минуты. Смелые решались приблизиться, бормотали беспомощные слова. Певец тоже робел, но внимательно выслушивал каждую.
— И главное, смело! Смело! — оглядываясь, переговаривались молодые.
Вот это место: «Ничтожество в роскошном одеянье!» И ты граф! Мог принять на свой счет!
Да это мог принять на своей счет не он один!.. И вот вам пожалуйста, властитель дум. А мы говорим, никого нет!
— Смотрите, граф обнял его. Все-таки молодчина, умеет стать выше этого.
Петруччо и Она стояли у противоположных стен, через головы гостей смотрели друг на друга.
— Как вам? — обратились к Куплетисту № 18, который тоже здесь.
— Не знаю, может быть я и тупица, но мне не все, мягко говоря, понятно. Нет, конечно, гениально, кто спорит! «Над простотой глумящаяся ложь.» А так — что говорить, просто на одном дыхании.
— Выхватить случайную строчку — это не довод! — возмутилась девушка.
— Положим, и в случайности должна быть гармония, — возразили ей.
— Но «чем случайней, тем вернее!» — сказал поэт. А здесь и случайно, и неверно.
— Ну уж, если совсем строго судить, то в строфах нет логической общей связи.
— Поразительно! Почему никто ничего не понимает! — вскричала девушка. — По-моему, тут сплошная логика! Тут логика сплошная!
— А я считаю, что все это вы напрасно, — заметил знаток. — Ничего такого я здесь не вижу.
— Чего — такого?
— Ну, такого, о чем вы здесь говорили.
— Мы говорили разное.
— Да, есть досадные срывы, есть просчеты, порой чего-то и не хватает. Сочинил строчку, поставил точку — и все. А глядь — недоделано.
— Не знаю, а мне, если хотите, недостает внутреннего трагизма.
— Да перестаньте вы, господа! — вмешался Хозяин. — И трагизм есть, и все. Но вот я послушал — и на душе у меня светло! Да эта штука посильней, нежели «Божественная комедия» Данте Алигьери! От всех нас низкий вам поклон!
И снова все дрогнуло от грома аплодисментов и ликующих восклицаний. Аплодировали и оппоненты.
Как вдруг — для двоих смолкло все. Люди сделались беззвучны. И Она в тишине сказала:
— Смотри, Петруччо, какие все сделались хорошие. Были бы такие всегда, как прекрасно стало бы жить! А я и не слышала, что он там такое пел, что все сделались такие. Попросить бы списать слова.
Петруччо. Начинает как-то так: «…Я смерть зову. Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья… Над простотой глумящаяся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…» Дальше не помню. Боюсь, что такое дается один раз. Если больше у него не получится — будет терзаться до конца жизни.
Она. А я ведь тоже думала обо всем этом!
Петруччо. И я думал об этом. Об этом все, собственно, думают.
Она. Отец мой скончался от вина. Подруги надо мной потешаются. Герцог опять собирается воевать, у него никогда это не получалось, опять куда-нибудь эвакуируемся. Речка наша обмелела, в доме холод, нет денег на дрова… Достоинство, что просит подаянья… Платья, которые не понадобятся в дороге, я продала, так что на первое время нам хватит.
Петруччо. Как хорошо, что речка обмелела! Как хорошо, что дороги дрова! А герцог, что воюет неумело — прощай! Качай без нас свои права! Отныне как безмерны будут ночи! Отныне как огромны будут дни! Как светел этот мир, наш дом как прочен! А годы, что остались, как длинны!
На сцену вышла гримерша. Она постарела. Небрежно кладет на лицо Петруччо серый тон. Затем подошла к его женщине.
Она. Мне не надо.
Гримерша. Прости, подруга, замоталась.
Реквизитор разбрасывает действующим лицам разнообразную рвань, закопченные чугунки, котелочки.