В кармане его жилетки болталась записная книжка, где невзрачным почерком был начирикан номер, который ему вчера отправила знакомая, предложив вместо прогулки созвониться. Его такая перспектива вполне устраивала, раз уж всё равно никто не приходит на встречу. Сверив номер телефона с тем, что она написала в ВК, он заметил, что его сообщения так и не прочитаны со вчерашнего дня, в то время как в сети она появлялась лишь несколько минут назад. Он набрал номер телефона и завис, глядя в экран и держа палец над кнопкой вызова. А нужно ли звонить? Хочет ли она говорить, или же оставила номер лишь из вежливости, чтобы не обидеть прямым отказом в общении? В памяти всплыла строчка из песни Окуджавы: «Может быть, она тебя забыла? Знать не хочет? Знать не хочет…». Взгляд его висел на комбинации цифр, прямо под которой горела зелёным надпись «вызвать», а через минуту телефон был выключен и убран в карман. Как-нибудь в другой раз.
Солнце почти зашло за лес вдали, воздух стремительно остывал, а фонари по обеим сторонам улицы только начинали зажигаться. Людей стало ещё больше, и в поле зрения стали появляться пары, желающие прогуляться вдвоём по вечерней пешеходке, где то и дело музыканты играли медленные композиции. Он обожал медленные танцы, но сейчас ему только и оставалось, что с грустью смотреть за красиво кружащими парами. К сожалению, танцевать медленные танцы можно было лишь вдвоём, но никак не одному. Непрочитанными оставались по меньшей мере пятнадцать сообщений у восьми разных людей. Новых он писать не хотел, ведь знал, что с ними будет точно так же. Духу позвонить кому-то и спросить обо всём напрямую у него так и не хватило. Да, его терзали многие вопросы, но в то же время он слишком боялся услышать положительный ответ. Уж лучше в неведении…
В голове у него роились самые мрачные мысли. Его могли игнорировать, его могли презирать, недолюбливать. Но, что было страшнее всего — его могли забыть. Он вздрагивал от мысли, что его близкие друзья, с которыми он прожил множество десятков дней и ночей, могли не разлюбить его, а просто забыть. Вычеркнуть из ума его существование. И, встретив кого-то из них в толпе, больше всего он боялся услышать «извини, мы знакомы?». Из глаза выкатилась крупная слеза, выдавая его эмоции при угрюмом и безучастном лице. «Время же ещё есть, они могут задержаться на работе, медленно ехать или идти,» — судорожно перебирал он причины, по которым сейчас мог быть один, когда вокруг так много людей. Причину пытался искать, прежде всего, в себе. «Может, я был навязчив? Бестактен, назойлив, эгоистичен? Что я сделал не так?».
Освещённая фонарями и улыбками прохожих, красивая вечерняя улица сменилась едва различимыми во тьме граффити на стенах двух зданий, меж которыми пристроился проход к дешёвому мотелю. Да, этот проход находился одним концом всё на той же пешеходке, но её свет не попадал сюда, оставляя всю работу тусклой моргающей лампочке задней двери какой-то кофейни. Переулочек был пустым, не считая пары мусорных контейнеров, бродячего кота и его. Дабы спрятаться от людских глаз и не портить никому впечатление от вечерней прогулки, он зашёл сюда и предался эмоцям. Эмоциям самым тёмным: страху, гневу и ненависти — залогу страданий. Бешеная кавалькада страсти закручивала ураган в его душе, рьяно задувая последнюю бледную искорку надежды и веры. Слёзы катились ручьями по его щекам и падали на грязную брусчатку. Звук их падения для него казался выстрелами, раскатами грома. Он раскрыл рот, обнажив зубы, задрал голову вверх до боли в затылке и выпустил ужасный ураган эмоций наружу. Голосовые связки мгновенно вышли из строя, не успев издать и звука. Теперь он стоял с поднятой головой и хрипел. Хрип его никто не слышал, но для него это был самый громкий крик.
Когда глаза высохли, не оставив топлива для слёз, он вышел из переулка с совершенно пустым взглядом и мрачным лицом. Среди потока радостных и счастливых людей он ощущался тёмным сгустком, чёрным маревом, чернильной кляксой посреди света. Он не старался казаться угрюмым и грозным — он просто был, и это чувствовали люди. Он просто шёл по направлению к дому, что лежал в паре десятков километров отсюда.
Разум покидал его, оставляя место только эмоциям, выражать которые уже не было сил, и теперь они просто копились, постепенно раскалывая его голову изнутри. На небе зажигались звёзды, которых он не видел, на город опускался поздний вечер. А в это время его знакомые начинали наперебой писать ему объяснения, что сегодня они были в делах как в шелках, и чтобы он не брал ничего на свой счёт, предлагали подойти через десять-пятнадцать минут. Но телефон давно сдох. Да и на что безумцу изъяснения? Он уже ждал сегодня, и ждал долго. Но никто так и не пришёл.