Ты же знаешь, какой он, отозвался Томас.
Вовсе нет.
Было лето, а от этого я каждый год прямо шалею. Достаточно одного теплого денька, хотя бы и в феврале, и я уже нервничаю.
Вечером Томас подстригал лужайку, а я сновала по квартире, как узница по камере. Да, забыла сказать: открыл нам Херб. И на кухне ждал горячий ужин. Кот сидел на столе, а собака разлеглась рядом, на полу.
Я тут проездом, повторял Херб, но мы уже клюнули на него. Когда мы приходили, он был тут как тут. Я и не замечала, что он за мной наблюдает, пока он не сказал: Вы нервничаете.
Почему женщины превращаются в птиц? — спросила я.
Они и есть птицы, ответил он.
Как-как?
Птицы, которые ищут спасения в бегстве.
Это на меня лето действует, оправдывалась я. Летом мне хочется стать ребенком и чтоб без конца тянулись каникулы, хочется пахнуть водой и маслом от солнечных ожогов, бегать босиком и обгореть. Херб слушал.
Старая песня, сказал Томас.
Я устала, да и на работе нынче были неприятности, поэтому я поднялась со стула.
Ты куда? — спросил Томас.
Гулять, ответила я, составишь компанию?
Мы жили тогда на окраине, в нижнем этаже, с правом пользования лужайкой. Томаса никакими силами не заставишь пойти на прогулку. Зато Херб тотчас же встал: Я составлю вам компанию.
Ну так как? — спросила я у Томаса. А ему только того и надо было.
Время близилось к полуночи, воздух еще не остыл, пахло бетонными стенами домов, асфальтом и зноем, которым до сих пор дышала вся улица. Я почти бегом бежала рядом с Хербом, потому что шаги он делал ужасно большие. Когда уличный фонарь светил в спину, тень Херба становилась длинной и тонкой. Он шел к парку, будто знал, куда я хочу.
Мужчины, заметил он, написали лучшие рассказы о женщинах.
Я пожала плечами. Какое мне дело до писателей, если завтра в полседьмого надо вставать и тащиться в контору?
Мы вышли на аллею, под деревья, и я услыхала, как скрипит песок у меня под ногами.
Женщины ближе к этому, — сказал он.
Ближе? К чему?
К вещам, которые зовутся сверхчувственными.
Мне захотелось вернуться, сесть в нашу машину и рвануть вперед, без оглядки, без возврата. Сил моих нет, ведь лето я вижу только здесь, в этом парке, вечерами после пяти.
Вы знаете Филомелу? — спросил Херб.
Кое-каких женщин я знаю — президента бундестага, кассиршу из супермаркета, ну, еще разве что одну из производственного совета или там из профсоюза.
Херб делал один шаг, а я три, но я не отставала, поскольку терпеть не могу плестись нога за ногу. Моего ответа он как будто бы и не слышал.
Она сделалась немая, сказал он, с той поры, как один мужчина надругался над нею, а потом вместе с сестрой отомстила ему. После долгих преследований их превратили в соловья и ласточку. Вот с того дня Филомела и жалуется.
Нет, вы с Томасом определенно учились в разных школах, сказала я, он таких историй не помнит.
Мы вышли к окраине парка, осталось обойти его по периметру.
Томаса я подцепила среди ярмарочных балаганов, сообщила я, он ничего себе.
Херб рассмеялся; голос его звучал совершенно так же, как днем.
Томас добьется успеха, сказала я, может, и до мастера дойдет.
Он мечтает о другом, заметил Херб.
Я давно собиралась задать ему один вопрос. Но, встречаясь с ним на кухне или глядя, как он сидит под торшером в гостиной, все откладывала. А теперь, когда между парковыми деревьями уже замелькали уличные фонари, наверстала упущенное.
Откуда вы? — спросила я его. Кто вы? Томас говорил, вы сами за ним увязались.
Спросите у Томаса, обронил Херб, и, когда мы вышли на улицу, я больше не слыхала его шагов. Иных прохожих в это время не было.
Томас засыпал быстро, а мне вот не спалось. Хорошо бы проснуться утром, а о Хербе ни слуху ни духу. Или вечером прийти, а в квартире пусто. Я поделилась этими мыслями с Томасом.
Херб нам не компания, сказала я, у него голова совсем другим занята. И на руки его погляди, кожа гладкая такая, белая.
Херб — человек кабинетный, ответил Томас.
Откуда ты знаешь?
Он мой друг, сказал Томас.
Я не боялась Херба, он только внушал мне неловкость. С тех пор как он у нас жил, Томас каждый раз, когда мне хотелось куда-нибудь пойти, оставался в саду. А со мной отправлял Херба. Херб ходил со мной на плаванье, на прогулки, ездил по воскресеньям за город.
В дождь мы сидели дома, Томас гладил собаку, я брала на колени кота, а Херб смотрел на нас.
Почему ты его не выставишь? — спросила я Томаса.
Потому что он наш гость. Сам уйдет.