Я постепенно превращалась в то, что тогда именовали приятной юной леди. У Робби были и другие девушки в жизни, с которыми у него случались близкие отношения, я знала, что он не святой, но он проявлял ко мне уважение и держал их на расстоянии.
Когда мы в первый раз поцеловались, у нас было настоящее свидание. Он повел меня в «Амбассадор», местный театр, где проходили концерты и представления, а иногда и показывали фильмы. Туда все ходили: родители водили туда детей, мальчики встречались там с девочками, молодые люди — с девушками. Но свидания не входили в тетушкин список дозволенного времяпровождения, так что я не могла просто сказать Бобу: «Конечно, я хочу пойти с тобой в кино». Мне пришлось придумать историю о специальной репетиции — против репетиций тетушка не возражала, она уважала мою одержимость и попытки делать что-то свое. Конечно, она согласилась, но не преминула добавить:
— Дольше восьми или девяти не задерживайся!
— Конечно-конечно, — соврала я и убежала в кино.
Не могу вспомнить, как назывался фильм, потому что после первых нескольких минут мы уже забыли о нем. Большую часть времени мы смотрели друг другу в глаза, просто смотрели в глаза очень долго — у нас уже была такая привычка, возможно потому, что во время записи или выступления нужно постоянно переглядываться, чтобы не ошибиться. Но глаза так многое могут сказать! Я привыкла следить за тетушкиными глазами в поисках сигналов. То же самое было и с Бобом, взгляды всегда были нашим способом общения, и вместо того, чтобы смотреть на экран, мы смотрели долго-предолго друг другу в глаза и вдруг в следующий момент мы уже целовались, и — я не могла в это поверить — я просто улетела! И я видела, что он тоже! Но я лучше держала себя в руках и поняла, что это может зайти так далеко, как я и не предполагала, поэтому лучше и не думать об этом, лучше смотреть кино!
В те дни ухаживаний мы практически нигде не бывали кроме «Studio One». Мы встречались там в девять или десять на утренней записи и просиживали до перерыва, после чего обедали — котлета с кокосовым хлебом и бутылка содовой, вот типичный обед, который мы могли себе позволить, хотя иногда друзья Боба варили кашу или суп (Банни был в особенности хорошим поваром и любил экспериментировать с супами). Еще иногда мы вместе выступали. «The Soulettes» уже набирали некоторую популярность на Ямайке как женская группа, a «The Wailing Wailers» были мужской группой номер один, девушки по ним с ума сходили. Я чувствовала себя в их среде принцессой, потому что все трое ко мне относились очень хорошо, но в то же время я была так уверена в Робби, что все понимали: этот — мой. Мне даже не надо было ничего никому говорить, потому что он все равно не оставлял меня ни на минуту.
К числу моих любимых воспоминаний этого периода относится случай, в котором фигурировал Ли «Скрэтч» Перри, один из самых занятных персонажей, вышедших из глубин «Studio One». Изначально Скрэтч был уборщиком у Коксона. Но, как и все обитатели студии, он частенько давал советы, если ему приходила в голову какая-нибудь идея. Коксон был всегда открыт для советов. И примерно в то время, когда «The Soulettes» стали считаться лучшими студийными бэк-вокалистами, Коксон позвал нас и попросил поработать с Ли Перри.
Я удивилась:
— С Ли Перри? Со Скрэтчем?! Но он же дворник! Или ты шутишь?
Коксон возразил:
— Нет, в последнее время он много занимался прослушиваниями для меня, а теперь сочинил хит под названием «Roast Duck», и ему нужен бэк-вокал.
Я спросила Боба, что он думает по этому поводу, и он ответил:
— Ну, если не хочешь, то и не надо, но если ты не против, то вполне можно попробовать.