Но замок, как и квартира, был прежним. Здесь Ванда выросла и жила до тех пор, пока не стало совсем невмоготу. Пока не наступил период, когда она предпочитала оставаться на ночь у друзей, лишь бы не возвращаться домой, хотя отдавала себе отчет, что так обычно бывает, когда тебе пятнадцать, а не тридцать.
С тех пор почти ничего не изменилось, кроме одного: она все-таки нашла способ устроить свой быт, хотя и весьма скромно, а вот все друзья куда-то исчезли. Однако Ванда не смогла бы ответить на вопрос, была ли связь между этими событиями.
И вдруг она сообразила, что, в сущности, хорошо знает старуху с первого этажа. Она помнила ее еще с прежних лет, хотя сейчас та выглядела ужасно старой. Ванда также вспомнила, что у старухи была дочь, которая жила с ней, и их часто видели во внутреннем пространстве между домами, где они якобы ревностно охраняли некие клумбы с цветами, из-за которых постоянно устраивали всем жильцам скандалы. Дочь была значительно старше Ванды, из-за чего наравне с матерью была похожа на старуху, и именно она вынудила Ванду в панике покинуть «родное гнездо», как она насмешливо называла свой дом.
Воздух в квартире был затхлым, чувствовалось, что ее давно не проветривали. Все было таким, каким она помнила, только обветшалым, словно у всего истек срок годности. Признаки жизни ощущались лишь в кухне и спальне. Гостиная и бывшая комната Ванды тонули в полумраке. Шторы были плотно задернуты, и нечем было дышать. Ванда попыталась зажечь свет, но не смогла: лампочки везде отсутствовали. Наверное, мать использовала их как запасные, когда перегорали лампочки в других комнатах. Пахло пылью и тленом. Время здесь давно остановилось и потихоньку начало испаряться. Ванда вспомнила, как мать ругалась по поводу телевизора. После многочисленных намеков и скандалов она все-таки смогла вынудить Ванду перенести телевизор из гостиной в кухню. Телевизор был старым и весил, наверное, полтонны. Ванда не смогла в одиночку даже сдвинуть его, не говоря уже о том, чтобы поднять и перенести в другую комнату. Она хотела было позвать друзей, но постеснялась пригласить их в дом, ей было стыдно, что они увидят, где и как она живет. Она никогда не считала эту квартиру своим домом, куда с легким сердцем можно пригласить гостей, как это делали все нормальные люди. В итоге пришлось прибегнуть к помощи одного ужасно неприятного соседа, которого потом в награду она должна была целый вечер поить пивом в соседней забегаловке.
Мысль о том, что ей придется сюда вернуться, вызывала у нее ужас.
Она не смогла найти кофеварку, поэтому, пошарив в кухонных шкафчиках, достала старую турку и поставила на плиту. В холодильнике, однако, к ее большому удивлению, было достаточно еды. Вареная фасоль в кастрюльке, по всей вероятности, испортилась, и Ванда, не раздумывая, ее выбросила. Потом достала пакет с колбасками и сунула их в духовку. Обнаружив листья салата и пол-огурца, она нарезала их в салатницу, посолила и обильно полила подсолнечным маслом и уксусом. Хлеб зачерствел, но был съедобен. Ванда отрезала себе два ломтя — один намазала майонезом, а на другой положила толстый кусок брынзы. Эти бутерброды она съела с салатом, ожидая, пока испекутся колбаски. Кофе оказался отвратительным — из самых дешевых. Он был ужасно горьким даже несмотря на несколько ложек сахара.
Нужно прийти сюда в субботу и воскресенье и хорошенько прибрать в квартире. Сделать это нужно побыстрее, чтобы квартира была готова к выписке матери.
Наверное, ей придется снова вернуться в свою комнату.
И жить здесь. Снова.
Ванда вымыла посуду, вытерла ее полотенцем и убрала в шкаф.
Потом открыла окно и закурила.
Стоял чудесный майский день, пели птицы, и воздух в этом, в общем-то неуютном, городе был наполнен каким-то бессмысленным восторгом.
«Сегодня дают зарплату», — вдруг вспомнила Ванда.
В желудке ощущался дискомфорт, наверное, из-за поглощенной еды, но совесть молчала.
Может быть, из-за того, что в этот момент Ванда никак не могла решить, кого она ненавидит больше: мать или себя.
17
Вечер бесшумно ступает
черными от асфальта
копытами.
Как бы ни старался Крыстанов сохранять деловой тон, голова его то и дело с любопытством поворачивалась в сторону террариума, где Генри с удовольствием доедал остатки ужина.
За окном начало смеркаться, и табачный туман, который они напустили в маленькой гостиной, постепенно стал мягко отсвечивать серебристым светом.