Ванда достала телефон и набрала номер больницы. Ей долго никто не отвечал, но наконец ответила дежурная сестра. Сначала раздраженно сделала ей замечание за поздний звонок, а потом сообщила, что мать чувствует себя хорошо. Отказавшись дать какую-либо иную информацию, попросила Ванду позвонить завтра утром после восьми часов.
Ванда поняла, что нет смысла рассуждать, что конкретно могла бы означать фраза «Ваша мать чувствует себя хорошо», а потому быстро собрала листки и сунула рукопись в ящик.
Голос Крыстанова в телефоне показался ей слегка напряженным.
— Извини, что я тебя снова беспокою, но мне нужны книги Войнова, которые я тебе вчера дала. Не все, конечно, но по крайней мере две-три.
— Они не у меня.
— Как это так?
— Я забыл тебе сказать что шеф приказал в этом вопросе привлечь профессионала. Я поспрашивал там-тут, немного порылся и пришел к выводу, что мы должны обратиться к одному литературоведу, профессору Черногорову, который слывет большим специалистом. К тому же, он уже на пенсии, и я боялся, что он мне откажет. Даже выписал себе еще несколько фамилий, на всякий случай. Но он, к моему удивлению, заинтересовался, даже обрадовался. Так что две книги Войнова у него. Обещал, что справится быстро и когда будет готов, сразу позвонит. Я дал ему мой и твой телефоны, так что, если позвонит, не удивляйся.
Ванда молчала.
— Алло, ты чего молчишь?
— Я здесь, — ответила она и помолчала еще немного.
— Что случилось?
— Ничего. Просто вдруг почувствовала себя какой-то отстраненной…
— В каком смысле? От чего?
— От расследования, от ваших с шефом отношений, а в последнее время — даже и от собственной жизни…
— У тебя нет для этого никаких оснований, поверь мне. Кроме того, я сказал профессору, что ты — ответственная за литературный аспект расследования, так что говорить с ним будешь ты. Надеюсь, не возражаешь?
— Нет, конечно. Просто я думала, что не стоит слишком углубляться в этом направлении. Все же, мы не сюжет для криминального романа расследуем, а убийство.
По сути, они расследовали нечто гораздо большее, чем просто убийство. Могло оказаться, что они имеют дело с двумя убийствами. Им и раньше приходилось сталкиваться с похищениями. Некоторые группы превратили этот род деятельности в прибыльный бизнес, но то, что случилось с Гертельсманом, было чем-то другим. Обычно похитители, которые работали ради денег, связывались с родственниками жертвы и пытались заставить их заплатить выкуп, не поднимая шума и не вовлекая полицию. В этом же случае они постарались обеспечить широкую огласку своим действиям, что было характерно, скорее, для политических похищений. Кроме того, когда такое случалось с целью выкупа, редко доходило до убийства, потому что злоумышленники не могли ликвидировать свой потенциальный источник прибыли, к тому же они могли задуматься, а стоит ли навешивать на себя еще и убийство — в том случае, если их поймают. Каким бы парадоксальным это ни казалось, но эта группа преступников рассматривала свои действия как инвестицию, и никто не торопился столь легко от нее отказаться. К тому же инвестиция даже в последний момент могла принести прибыль.
Все было вопросом тактики бизнеса. Бывали случаи, когда коллеги Ванды находили подробные вычисления, схожие с теми, которые делают специалисты, чтобы предсказать движение денежных потоков.
Ситуация с политическими похищениями была совсем иной. Иногда это были совсем случайные жертвы, но часто похитители выбирали известную личность, потому что это гарантировало им больше шансов, что их требования будут выполнены. В подобных случаях СМИ быстро забывали о политкорректности и называли похитителей их подлинным именем: террористы.
«Терроризм — это сенсация двадцать первого века», — вдруг вспомнила Ванда.
Это сказал один преподаватель специализированного курса по борьбе с терроризмом, когда тема, по стечению обстоятельств, вдруг снова стала модной. Помнится, тогда ей очень понравилась формулировка: она была краткой, точной и содержала в себе здоровую дозу цинизма.
Однако террористы убивали намного легче, чем обычные похитители, потому что преследовали совсем иные цели. Их не волновали мысли о собственном будущем, например, что с ними будет, если их поймают. Убийство жертвы для них было абсолютно естественным и служило еще одним способом напомнить о себе, привлечь внимание к делу, которому они якобы служили. Чаще всего это были отчаянные головы, ни во что не ставившие собственную жизнь, в силу чего жизнь их жертвы тоже не имела для них никакого значения.