Экспертиза доказала, что кровь на матраце принадлежит Войнову.
Позднее выяснилось, что внук, как и уверяла Радка Йорданова, действительно не участвовал в похищении и убийстве Войнова. Он был одним из многих должников Электрода и должен был отплатить ему, сдав «в аренду» дом в Малиново вместе с бабушкой.
Молниеносная полицейская операция под названием «Нобелевский лауреат» закончилась успехом. Были пойманы все члены банды, в том числе, и их вожак Электрод — легенда всего преступного мира, хорошо известный и за его пределами. Все получилось именно так, как хотел Бегемот.
Инспектор Беловская не принимала в операции почти никакого участия. При этом ей не поручили никакого нового расследования, даже обыкновенной квартирной кражи. Она была вроде как в отпуске, только ее обязали каждый день ходить на работу.
И она ходила.
Пока лихорадочно готовилась операция «Нобелевский лауреат», о Ванде все забыли, Система просто вышвырнула ее, оставив без дела. Состояние, которое она определила как отпуск, вакуум, свобода — или как-то там еще — с каждым днем все больше становилось похожим на изоляцию. И хотя еще совсем недавно Ванда этого хотела, сейчас она чувствовала, что не может с этим справиться.
«По сути, это и есть подлинное наказание, — размышляла она. — Что бы там еще мне ни вменили, все будет самой обычной формальностью по сравнению с этим. Кто знает, может быть, именно поэтому они тянут с выговором. Воображают, что есть какая-то иная горькая чаша, которую я должна испить. Что ж, в конце концов, наверное, они правы».
Чтобы себя хоть чем-то занять, Ванда решила освежить в памяти свой английский, который, как она сама в этом недавно убедилась, в значительной степени подзабыла. С этой целью она решила прочитать на английском книгу Войнова «Свет», которую привезла с собой в качестве доказательства, но на нее никто не обратил внимания. Ванда прочитывала по десять страничек в день. Читала без словаря, а когда чего-то не понимала, старалась припомнить, как написано в болгарском оригинале. Постепенно увлекшись, она даже стала находить удовольствие в чтении, особенно, когда оставалась в кабинете одна и могла читать вслух, работая над произношением. И чем больше она читала, тем труднее распознавала в элегантных, отточенных английских фразах болгарский оригинал с его неуклюжими образами и варварским представлением о литературности.
В агентстве «Вав» скучную повесть Асена Войнова превратили в изящную книгу. «Свет» и вправду стал «Light».
С каждой прочитанной страницей Ванда все больше склонялась к мысли о том, что, может быть, план Роберта Вава не был таким уж сумасбродным и неосуществимым, как он ей показался во время их разговора. И если бы Войнову повезло остаться в живых, то через год-другой агентство смогло бы сделать из него нобелевского лауреата.
И дело не только в переводе или оформлении книги. Что-то другое появилось в ней, что-то сияющее поднялось из ее глубин, словно со дна океана в безлунную ночь, — очаровательное и невероятное, неповторимое даже в своей уродливости, красивое даже в своем примитивном бытовом драматизме.
«Именно такова наша жизнь, — вдруг пришло в голову Ванде. — Жизнь, которую мы презираем и отрицаем, в любой момент готовы продать за копейки или легко заменить на другую — такую, какую никогда даже не видели, не говоря уже о том, что не можем себе представить. Наша жизнь, на которую смотрим с презрением, потому что только настоящий бедняк способен презирать то, что у него есть, и поэтому ему всегда кажется, что этого так несправедливо и отвратительно мало. Да, это наша жизнь, только реимпортированная, сиречь, почти чужая. Вот почему ее описание на английском так трогает, и она даже нравится».
Книга Войнова открыла ей глаза на многие вещи. Теперь, когда она читала ее через призму чужого языка, узнавая себя то в одном герое, то в другом, это узнавание наполняло ее беспокойной радостью, словно автор писал книгу специально для нее, писал с тайной надеждой, что в один прекрасный день книга все же попадет именно к ней в руки. Ванда впервые испытывала такое состояние — она чувствовала себя избранной, получив сейчас несравненно больше, чем кто-либо когда-либо смог ей дать.
Сначала чтение принесло ей некоторое утешение, потом ей стало интересно, а потом она вдруг обнаружила, что речь идет о ней самой. Самым замечательным было то, что для других ее состояние оказалось скрыто, даже для тех, кто все еще ею интересовался. Сейчас, когда ее отстранили от всего, что она знала и умела, иметь собственную тайну стало не просто привилегией, но и возможностью уцелеть.