— У вас чудесный дом, — продолжила Ванда.
— Да, он достался мне в наследство от родителей. Нам его вернули по Закону о реституции. Это все, что мне от них осталось.
«Совсем немало», — подумала Ванда, вспомнив свой вчерашний неудавшийся разговор с матерью.
Интересно, смогла бы она примириться, если бы знала, что мать завещает ей нечто большее, чем свое сухое старческое ожесточение? Что-то вроде этого дома, или нечто такое, что содержало бы хоть легкий намек на нежность и любовь.
— Его, наверное, нелегко содержать? — предположила Ванда.
— Да, нелегко, — согласилась хозяйка. — Особенно, когда ты одна.
Ванде показалось странным, что Войновой понадобилось всего несколько дней, чтобы прийти к подобному заключению, но она решила не задавать лишних вопросов, по крайней мере, в начале. Иногда вопросы больше мешают, чем помогают. Особенно в разговоре с людьми, которые охотно и много говорят, — то ли из желания ввести в заблуждение, то ли просто потому, что им есть что сказать.
В сущности, то, что Ванда приняла за небольшой салон, оказалось обычной гостиной. Ее, скорее всего, мало использовали, так как воздух в ней был затхлый. В углу стояло пыльное пианино.
— Я поставила кофе, — сказала Войнова, жестом пригласив Ванду садиться.
Ванда устроилась на зеленом старинном диванчике, скрипнувшем под тяжестью ее тела.
— Вы играете?
Вопрос вырвался неожиданно даже для нее самой, но уже было поздно.
«Как бы хозяйка не решила, что сейчас я попрошу ее что-нибудь сыграть».
— Асен играл. Иногда любил музицировать. Но не очень часто. А в последнеее время вообще не играл…
— А он был…
— Одну минуточку…
Войнова исчезла и спустя некоторое время появилась с подносом, на котором стояли чашки, кофейник и вазочка с печеньем. Ванде не хотелось кофе, но она обрадовалась печенью. Разумеется, диета все так же остро стояла на повестке дня, но когда еще сегодня удастся поесть что-то существенное. И все же, эти приготовления, словно Войнова принимала у себя лучшую подругу, а не инспектора полиции, ведущего расследование, заставляли Ванду чувствовать себя чрезвычайно неловко.
— Мой супруг был очень талантливым писателем и исключительным человеком. Не могу не признать, что когда судьба посылает тебе такого спутника, далеко не всегда сразу можешь охватить его значительность. На это нужно время. Кроме того, повседневность, быт способны уничтожить все в зародыше. А еще очень непросто сознавать, что ты — избранная, что именно ты — та самая… Не могу сказать, что было легко. Эти пятнадцать лет были самыми трудными в моей жизни. Самыми трудными и, вместе с тем, самыми прекрасными. Когда два дня назад мне позвонили, чтобы сообщить о случившемся, и попросили опознать тело, я сказала себе: все кончено… Что было, то было… Мною овладело отчаяние. Потом я поняла, что ничего не кончилось. То, что у меня было, навсегда останется со мной, и никто у меня его не отнимет, независимо от того, что Асена больше нет. Еще когда мы только познакомились, уже тогда я знала, что будет… Просто прозревала свою судьбу… И слава богу, потому что я не потеряла ни одного мгновения из того времени, что нам было отпущено. Я всегда сознавала, что мне отведена особая роль в этой жизни, в силу чего мне предстоит вооружиться терпением. И когда это случилось, я себе сказала: ну вот, свершилось! Ты дождалась!
Евдокия Войнова широко улыбнулась, и Ванда вынуждена была признать, что определение «представительная» было слишком бледным, чтобы ее описать. Хозяйка дома была поистине красавицей и хорошо это знала. Может быть, красота просто прикрывала то опустошение в душе и скорбь по поводу утраты, или скорби вообще не было? Евдокия Войнова не притронулась к кофе, и он постепенно остывал.
— Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей, — продолжила она, бросив на Ванду сияющий взгляд. — Или, по крайней мере, нескромной, потому что с самого начала я занимаю вас своей особой. Но вы ошибаетесь. Это я делаю с одной-единственной целью — как можно лучше представить вам природу нашей с Асеном связи. Объяснить, чем мы были друг для друга. Я думаю, это очень важно. Да и что может быть важнее? Смерть? Да, конечно, она вас интересует, ведь у вас такая профессия. Но смерть — это всего лишь миг в жизни, не больше. Вы можете мне поверить, что меня вообще не интересует, кто убил Асена? Я не хочу отомстить, не хочу, чтобы справедливость восторжествовала. Человеческая справедливость — понятие относительное, а здесь, где мы живем, она вообще невозможна. Говорить о возможной мести, это вообще ниже моего достоинства. Важно одно: я всегда предчувствовала, что это случится. Мой супруг относился к числу тех людей, которых мир не может принять. Он не может им простить их нравственной позиции, таланта, даже самого их физического существования. Когда это случится — было всего лишь вопросом времени. И случилось. К счастью, смерть — слишком банальное событие, чтобы уничтожить все то, во что верил Асен Войнов, за что он боролся.