– Да то когда! В последние два года, слава Велесу и Макоши, жаловаться – только судьбу гневить.
Но тут с места поднялся волхв Велерог.
– Дай я скажу! – потребовал он и приподнял руку с резным посохом. – Ты, княже, все вокруг да около ходишь. Прав он в одном: торговаться нам не о чем, не на торгу! И он знает, и мы знаем, о чем речь идет. Не о хлебе об одном. Польстимся сейчас на чужой хлеб, продадим свою волю. Боги каждому роду свою землю указали, вот ее и надо держаться. Что нам нужно, то сами добудем, а что там на итильских торгах продается, нам без надобности. Да лучше мы на своей земле кору сосновую будем есть, чем из чужих рук хлеб принимать и за чужую землю кровь проливать. Боги велели человеку своим родом жить. И чужих князей нам не надобно.
– Ну и пропадайте тут в своем болоте! – гневно ответил Доброслав. – Не понимаете вы, что нынче уж не те времена, когда каждый своим родом жил и забот не знал! Рада бы курица нейти, да за крыло волокут! Сидите тут в лесу, как пни замшелые, и не знаете, что на белом свете делается! Варяги уж чуть ли не сто лет от своих морей до хазар по Волге-реке ходят, а теперь, говорят, будто и по Днепру дорога есть прямо к грекам. А хазары уж сколько лет половиной света белого владеют. Если не дадим им отпор, скоро сами будем им дань платить, да не соболями и куницами, а парнями и девицами! Тьфу, сам тут как в кощуне заговорил! Ты, князь Вершина, неужели хочешь своих дочерей в жены хазарскому кагану отдать? А чтобы честь и землю свою сохранить, встать нужно вместе! Чего же тут не понять? Что вы, как ребята малые: не хочу, и хоть ты тресни!
Бородатые старцы во главе с самим князем молчали. Его речь произвела на них неприятное впечатление, но слишком трудно было представить, как все это на самом деле. О далеких землях они знали в основном от варягов, которые действительно уже довольно давно повадились пробираться по рекам со своего Севера на жаркий богатый Восток. Скупая у местных жителей, особенно князей, у которых иной раз оставались излишки дани, меха, мед, воск, пленников, захваченных в походах, они увозили все это, а назад везли красивые ткани, серебряные дирхемы, которые славянские женщины вешали в ожерелья. Сами угряне из своих лесов выбирались редко – даже бойкий Вышень ездил не дальше Дона, где и встречался с хазарскими купцами. Дошедшие через десятые руки, три раза переведенные с одного малознакомого языка на другой, повести о далеких землях были что кощуны о Золотом, Серебряном и Медном царствах. И вдруг – идти их воевать! Мы что, с дуба упали?
– Варяги какие-то, хазары… – пробормотал Толига. – Стрый Велерог верно говорит: что нам надо, мы добудем. А чего не добудем, того нам не надо.
– С вами говорить, что об дуб лбом биться! – От досады Доброслав позабыл даже об учтивости. – Вот только уж веча дождусь, потому что отец мой мне наказ дал от всего племени угрян ему ответ привезти, а не от Ратиславля одного. А пока вече не собралось, что попусту говорить – воду в ступе толочь. Пойду я к моим людям. Не погневайся, если по глупости что не так сболтнул!
Он размашисто поклонился в пояс, но в его поклоне все увидели скорее издевку, чем почтение. Доброслав вышел, но Ратиславичи не сразу заговорили. Его вызывающая речь ошеломила старейшин, и только Велерог сидел с таким видом, что, дескать, я ничего другого и не ждал.
– Вы уж не гневайтесь на него, отцы, – среди общей тишины попросил Лютомер. – У мужика о родной земле сердце болит. Хазары, говорит, до верхнего Дона доходили. Прошлое лето они воевали и нынешним летом будут воевать. Пока он тут сидит, его братья, может, уже сражаются, а жену молодую в полон ведут.
– Но мы его жену отбивать не пойдем. – Князь Вершина покачал головой. – Мы ему сейчас, допустим, войско дадим, а как оно уйдет, к нам сюда от смоленской княгини люди явятся. Нет, нам сперва себя защитить надо, и не от хазар, а от кого поближе. Я и на вече так скажу.
– Да ведь… – начал боярин Русила, глава одного из самых богатых родов, тоже любитель заморских диковин.
– Знаю, знаю! – Вершина махнул на него рукой. – Ковры, шеляги серебряные, шелка многоцветные! Знаю, хочешь, а жены так и вовсе поедом едят. Ты вот что, Русила! – Его вдруг осенила мысль. – Бери брата твоего Радяту, снаряжай свои ладьи да отправляйся в смоленские земли! Там по Днепру до греков, говорят, ездить стали, там и продашь твои меха! Греческие шелка ничуть не хуже хазарских. А заодно и вызнаешь, как там дела, нам потом расскажешь. Что, хорошо я придумал, Ратиславичи?
– Это тебя боги на умную мысль навели! – одобрил Боговит. – Так и так надо вызнать, как в смоленских землях дела при новой-то княгине пойдут, а и пусть Хотеновичи едут. Вроде как по торговым делам, им выгода и всем угрянам польза. Что, беретесь?
– Беремся, – отозвались Русила и Радята, переглянувшись. Они вдвоем управляли многочисленным родом Хотеновичей и сами были не прочь съездить на Днепр. Может, выгоды те же, а все-таки не воевать…
Выйдя из братчины и направляясь назад к Волчьему острову, Лютомер старался отогнать внезапно накатившие тревожные, смутные образы. Опасность подстерегала племя угрян со всех сторон, и рассуждать, где она меньше, а где больше, – только терять время даром. Нужно просить совета у богов, и Лютомер не сомневался, что на вече без этого не обойдется. Ему вспомнилась мать – никто не умел так верно предсказывать будущее, как волхва Семилада, никто не умел так тонко улавливать и точно истолковывать малейшие проявления воли богов. Но ее уже давно не было на берегах Угры. Шесть лет назад, когда князья трех больших русских племен объединились и создали Русский каганат, они уже приглашали угрян присоединиться к ним. А когда князь Вершина отказался, вятичские князья и волхвы потребовали, чтобы его жена, княгиня Семилада, вернулась к своему роду. Ее возвращение означало бы разрыв и войну. Семилада не хотела допустить этого, но… Никто так и не узнал, что с ней стало. Она исчезла, и в землях оковских вятичей о ней тоже ничего более не знали. И даже самые умелые волхвы, даже сам Лютомер, заручившись помощью своего божественного отца Велеса, не смог отыскать на тропах Навного мира никаких ее следов.