Ф. Б. Отсюда и «Пляска Чингиз-Хаима»?
Р. Г. Лили… Я воспользовался древней кавказской легендой и аллегорической немецкой гравюрой начала XX века; человечество на ней изображено в виде принцессы, повелевающей казнить всех любовников, которые ее не удовлетворяют… Эта гравюра висела у нас в квартире в Вильно, когда мать руководила швейным ателье… Лили, неудовлетворенная принцесса, и Флориан, ее верный слуга, символизирующий смерть… Несчастная маленькая королева созидания странствует по лесу в поисках суперсамца, мачо, Сталина, Гитлера, Перона и всяких прочих полковников, а ее лишь трахают в хорошо известном мужском понимании этого термина… И не мачо сделают ее счастливой…
Ф. Б. Тема дефицита любви, мужчины, неспособного любить, неудовлетворенности, фрустрации становилась все актуальнее, все шире…
Р. Г. Отсутствие любви занимает много места.
Ф. Б. И как же ты с этим справляешься?
Р. Г. У меня есть сын. Он не дает расслабиться.
Ф. Б. Я не хотел бы расставаться с тобой, не услышав, что ты можешь сказать о странном персонаже, который проходит почти через все твои романы… Это Барон.
Р. Г. А!
Ф. Б. Он появляется как авторская подпись в совершенно непохожих романах, вызывающе неизменный, джентльмен до кончиков ногтей, всегда в одном и том же наряде, всегда безукоризненно опрятный, и его единственная забота среди всех передряг Истории — это не запачкаться…
Р. Г. Да, это прекрасная душа.
Ф. Б. Пораженный немотой, он всегда над схваткой и, уступая природе, произносит всего лишь несколько слов — в «Большой вешалке», «Цветах дня», «Корнях неба», — чтобы выразить глубокую и насущную потребность человека… Он говорит: «Пи-пи!»
Р. Г. И «ка-ка!» тоже. «Ка-ка» тоже, без этого нельзя, даже элитарной личности.
Ф. Б. У него с собой всегда несколько фальшивых паспортов и рекомендательные письма от весьма высокопоставленных особ.
Р. Г. Да, в Человеке есть что-то от самозванца. В Человеке, знаешь ли, с большой буквы, постоянно преследуемом и недоступном, этом вечном Бароне и Сганареле… Я нежно люблю этого пикаро и думаю, что он выкрутится, хоть философ Мишель Фуко уверяет, что «человек — это недавнее явление, в котором все предвещает близкий конец»…
Ф. Б. Ты этому веришь или не веришь?
Р. Г. Я где-то посередине.
Ф. Б. У Барона всегда надутые щеки, словно он вот-вот лопнет от смеха…
Р. Г. Это не самый худший способ…
Ф. Б. Иногда, в особо пафосные моменты, он пукает.
Р. Г. Избыток души.
Ф. Б. Он использует это для самовыражения, потому что все слова оказались предательски лживыми, и теперь он прибегает лишь к этому зашифрованному языку, этой азбуке Морзе…
Р. Г. Он настоящий член морального «жокей-клуба», подобного Коллегии врачей, знаешь, когда они осуждают аборт во имя моральных высот, куда они удаляются, незапятнанные, оставляя страдания низам…
Ф. Б. В «Пожирателях звезд» один диктатор, пораженный благородным видом и изысканным нарядом Барона, принимает его как вестника счастья.
Р. Г. Преступники нуждаются в нравственном алиби: тогда получаются самые лучшие преступления. И прекрасные души нередко едят из странных кормушек… Сколько наших пели хвалебные оды Сталину?
Ф. Б. Это чтобы посмеяться или чтобы поплакать?
Р. Г. Чтобы не стать излишне доверчивым…
Ф. Б. В «Повинной голове» его неприступный и таинственный вид, такой непроницаемый, такой безразличный ко «всему этому», так впечатляет полинезийцев, что они принимают его за тики, за Бога… Бога?
Р. Г. Есть и это. Но я не хочу сужать персонаж. Я хочу, чтобы он оставался открытым и для насмешки, и для любви. Это создает равновесие, и оно поддерживается через взаимное отторжение. Не забывай, что и «Человек» с большой буквы — само совершенство, Величие и Красота — живет как сутенер на шее у человека, обильно питаемый жертвами и литературой…
Ф. Б. Значит, таитяне почитают Барона, подносят ему дары, обращаются к нему с молитвами и следят за тем, чтобы он продолжал царить, править в своем «потустороннем мире»…