— Колум, будь добр, сними свою гребаную сутану, — буркнул Киллиан, между поцелуями с Алексис. — Смотреть на тебя не могу в ней в такой момент.
— Что такое? — медленно стягивая ткань с плеч, ехидствовал брат. — Появляется острое желание покаяться во грехе?
Фыркнув, Киллиан оторвался от губ жены, которой, казалось, уже было плевать и на сутану, и на пыльные вещи мужа, что могли испачкать белоснежную постель. Её зеленые глаза полыхали натуральным неистовым огнём, что без остатка спалил все мыслимые и не совсем приличия.
Алексис присела, рванув ремень на себя, следом в ход пошли и завязки. Легкая прохлада прогуливалась по коже, остужала налившийся жаром пах. Тонкие пальцы настоящей аристократки коснулись головки, и Киллиан утратил оставшиеся жалкие крохи сомнений. Тихий стон против воли вырвался из его груди, а глаза закрылись сами по себе. Ощущения её рук, дыхания в грудь, тепла от стоящего практически плечом к плечу Колума — кружили голову, наводняя её чем-то неправильным, греховным, но до того желанным, что противиться не было желания.
Ощущение нежных губ Алексис на собственной груди заставили его опустить взгляд на её лицо. В такие моменты она казалась братьям особенно прекрасной. Развратной, нежной и желанной. Колум легко уложил её на матрас. Загорелая рука лжепреподобного прошлась по животу, скользнула на внутреннюю сторону бедра, и Алексис с шумом выдохнула, закрывая глаза и подаваясь навстречу его руке.
Киллиан недолго стоял, любуясь игрой света на бледной коже, тем, как высоко вздымается её аккуратная грудь в томных стонах, как она закусывает губы и сжимает простынь в кулачки, как призывно смотрит на него, ожидая действий.
Он опустился к её губам, прибавляя к пальцам Колума на её лоне — свои. Цепочка влажных поцелуев отражала огонь керосинки. Он хотел её всю, неистово, не разделяя территории с братом, просто наслаждаться всем. Ею, близостью, тем, что он не один, и этой атмосферой пошлости и падения.
Язык скользнул по соску, раз-другой. Алексис не сдержалась, когда Колум, будто отражение младшего, опустился с ласковыми поцелуями на вторую грудь. Киллиан мысленно радовался, что их домик стоит на почтенном расстоянии от соседей и никто не услышит её стонов. Она выгнулась, широко распахнув глаза, а затем обмякла с блаженной улыбкой на губах.
Киллиан знал эту улыбку. Знал, что едва ли она насытится одним разом. Алексис привстала, легко толкнув его в плечи. По спине приятной прохладой мазнула простынь, и младший МакРайан был готов поклясться, что догадался о следующем шаге жены, но она явно готовила ему сюрприз.
Когда горячий язык прошёлся по члену, а затем вихрем закружил по головке, Киллиан шокировано распахнул глаза и уставился на Алексис. Почти утробный, тихий стон прокатился по комнате. На уровне инстинктов пальцы закопались в её длинные волосы, чуть сильнее придвинув к себе. Ну же, — взмолился он в мыслях, — или она намеренно просто дразнит?
Колум улыбался слишком хитро, оглаживая выставленные назад ягодицы Алексис. Киллиан сжал зубы. Так вот, чем они занимались все это время? И долго его благоверная практиковалась на члене брата? Ярость, казалось, приглушила даже возбуждение, и младший МакРайан изо всех сил старался молчать. Даже он, будучи мужем, не позволял себе и мыслей о подобном… Алексис предложила сама, или Колум подстегнул её к этому?
Все мысли потухли разом. Потолок, казалось, пошатнулся над его головой, когда мягкие губы накрыли головку, чуть сжав плоть. Он откинулся назад, уже не видя ни лица брата, ни заглядывающей глаза-в-глаза Алексис. Судорожный вдох распер грудную клетку, отдаваясь ощущением наполненности в районе паха. Благоверная — или же не очень? — брала его все глубже, рассеивая ненужные размышления в голове Киллиана.
Какая к черту разница, кто сподвиг её к этому шагу, если итог того стоил? Выводы путались, рассеиваясь на полуслове. Скоро и вовсе не осталось ни одного. Насадившись на член поглубже, Алексис простонала, и от вибрации, прошедшейся по органу, Киллиан и сам не сдержал стона.
Колум плавно двигался в лоне Алексис, шершавыми, вечно пахнущими ладаном и свечами, ладонями бродя по её спине, опускаясь на живот и скользя ниже, массируя клитор.
Приглушенные стоны, хлопки бедер и сбитое дыхание смешались в унисон, кружа головы всех троих. Киллиан чуть крепче сжал волосы Алексис в кулаке и резковато дернул на себя, чувствуя, как вокруг головки сжалось от спазма нежное горло, наконец растворившись под лавиной новых ощущений. Не то, чтобы ему была незнакома такая практика, в салуне Фрэнка были весьма способные девицы. Но подобное в исполнении скромной и казавшейся совсем неопытной Алексис, сводило с ума.
Киллиан не открывал глаза, позволяя себе продлить момент удовольствия. Жена стонала все чаще, а хриплые выдохи Колума становились все громче, доходя до сознания словно сквозь вату. Он разлепил веки только когда почувствовал тяжесть Алексис на бёдрах. Член, направленный её рукой, легко скользнул во влажное лоно. Будто в трансе, Киллиан коснулся её раскрасневшейся щеки, провел большим пальцем по алым губам и тут же впился в них.
Колум созерцал со стороны, позволяя супругам после долгой разлуки хоть немного побыть один на один. Рука легко скользила по все ещё напряженному органу. Киллиан коротко ухмыльнулся. Присутствие брата уже давно перестало его смущать, а потому и реагировал он спокойно. Пальцы скользили по коже, щекотали соски и сжимали, покручивая, вырывая стоны из горла любимой. Расслабление наступило довольно скоро, и Алексис обессиленно опустилась на грудь мужа.
Киллиан откинулся на спину, бережно целуя жену в макушку, словно извиняясь за их марафон и её бессилие. Колум прилёг рядом, с противоположной от Алексис стороны и мягко поглаживал её обнаженное плечо. Сонная улыбка озарила лицо миссис МакРайан, и она пристально глянула сперва на Киллиана, а затем и на Колума. Взяла их руки в свои и, поднеся к губам, коротко поцеловала костяшки.
— Я люблю вас, — искренняя улыбка и неподдельная нежность её слов будоражила душу. — Вас обоих, каждого по-своему. И я рада, что мы все вместе.
Колум в ответ оставил лёгкий поцелуй на её плече и ответная улыбка коснулась его губ. Киллиан медлил. Стоят ли его внутренние терзания их тихого и уютного счастья? Он смотрел на довольную Алексис, заглядывал в глаза счастливого и будто пьяного от любви Колума и именно сейчас понимал что, быть может, ещё не до конца смирился. Мысль о том, что они катились в пропасть, не покидала, но он клятвенно обещал себе попробовать снова. Снова наступить на горло своему эгоизму, затушить пламя ревности, принять брата в их постели не только во время буйствующей страсти, но и в собственных мыслях, что не путаются так сильно в моменты спокойствия.
Разве мог он разрушить все? Лишить Алексис одного из любимых мужчин, прогнать брата с порога собственного дома и запретить ему касаться его жены? Мог, и имел все права. Но это неизбежно привело бы к потере брата, а то и вовсе утрате Алексис. Киллиан не хотел их терять. Ни одного, ни вторую.
Он попробует. Снова. Ради них. Ради себя. Ради всех.