Тут в разговор вмешалась дочка. Она была стройная, в светлом платье в мелкий цветочек. Черные вьющиеся волосы сколоты на затылке в узелок. Смущаясь, она ответила в тон моему вопросу:
– И поцеловать.
Не дожидаясь моего ответа, она скромно прикоснулась к моей щеке губами. От неё пахло свежестью, и прилипшая на её верхней губе скорлупка от семечка небольно царапнула мою щеку.
– Сима, ты, как всегда, хочешь смутить мужчину! — возмутилась дама. — Не приставай раньше времени!
– Что вы, что вы, я совсем не против, — улыбнулся я. — Так это все, что вы хотели от меня?
– Ну вы прямо шутник! А скажите, вы случайно не еврей? — Симина мама была разговорчива.
– Я случайно бы не позволил себе быть не только евреем, но и даже марсианином. Тут случайность невозможна.
– Не морочьте мне голову, мне же вас хорошо рекомендовали!
– Извините, давайте по порядку, — мне было почему-то интересно.
– Только не говорите, что не понимаете! — подмигнула матрона.
– А все-таки, чем могу быть полезен?
– Нам сказали, что вы можете позаниматься с моим мальчиком, братом Симы. Вас очень рекомендовали и говорили, что вы не откажете, — Сима молчаливой улыбкой демонстрировала, что она тоже очень хочет, чтобы я занимался с её братом.
– Я должен вас предупредить — моё время ценится очень дорого. Если и соглашусь, вы должны быть готовы платить.
– Деньги не играют значения! — гордо произнесла мамаша.
Она подхватила меня под руку и поволокла к молельному дому, собиравшему её соплеменников. По пути она болтала безостановочно:
– У нас большие проблемы — он совершенно не может общаться с людьми, кроме меня и Симы. Он в своем мире и выходить из него не хочет. Вы знаете, мы нанимали известных психологов, мы им платили сумасшедшие деньги, по тридцатке в час!
Ничего себе! Её тридцатка — сумасшедшие деньги! Я меньше двухсот вообще не беру! Ну, да ладно.
– Так эти бездельники ходили-ходили, что-то разговаривали, а потом сказали, что лечиться надо мне, а мой сын в порядке!
Через десять метров шествия я уже отключился и впал в легкую прострацию. В церковном сумраке на длинных скамейках сидели все те, кого я только что видел выходящими из шикарных авто. Очевидно, служба ещё не началась, и народ праздно болтал. Мимолетный взгляд — вот и все, чем меня отметила публика.
– Вот, Макс, познакомься. Это господин Бартези. Он будет с тобой заниматься.
– Я даже и не знаю, смогу ли я найти время. Я сильно занят, — ответил тот, кого назвали Максом. Это был парнишка лет тринадцати-четырнадцати. Худое треугольное лицо с мелкими чертами. Крупные, навыкате глаза. Кожа нездоровая и шелушащаяся. Густые, курчавые волосы разделены посередине пробором. Обычный пацан.
– У тебя есть компьютер? — проигнорировал я его заявление.
– Да, но он не работает. Там что-то с системой, — вяло ответил Макс.
– Давай, Максим, я попробую его починить, мне бы хотелось, чтобы мы вместе поработали с компьютером.
– Что вы там можете починить? Исаак из Интеля ничего не сделал, а он о-го-го! И меня зовут не Максим, а Макс.
– Я буду тебя звать Максим, Макс похоже на кличку клоуна. А с компьютером — я думаю, что справлюсь.
Дверной звонок резал сон на невразумительные куски. Ну нету меня дома. Я уехал в Азию, Африку и Латинскую Америку одновременно! Строить Асуанскую плотину! Ты, звонильник… уйди… Не уходит.
– Кто там? — через дверь — лень одеваться.
– Это Вера?
– Нет, тут таких нету!
– Извините, ошибся.
Разве мой голос похож на голос Веры? И что за Вера такая?
И зачем у Симы была лушпайка на губе?
Глава 4
На выходе из подъезда меня остановили два молодых человека с повязками «Дружинник». С этой конторой лучше не шутить. Они вежливо, вежливость переходила даже в хамство, пригласили меня посетить Министерство прикладной санитарии. И даже вызвались проводить.
В приемной, у двери, обитой кожей, с надписью «Прием граждан после 14.00», меня оставили наедине с легкомысленной секретаршей. Та уныло раскладывала на экране монитора «солитер» с простейшими опциями. Через час секретарша непонятно из каких побуждений сказала:
– Заходите, он освободился.
Ну, я и зашел.
Толстый, активно лысеющий коротышка, красные глаза, мутный взгляд. Мутный от природы, не после вчерашнего. Начальник сидел, держа в руках какую-то бумажку. Кивком предложил сесть на стул, стоящий у другого стола, припаркованного перпендикулярно.
– Прекрасный у нас народ! — без вступления, патетически начал лысый. — Вот посмотрите, мне пишут. Живет семья шахтера в полуподвале, однокомнатная квартира, а ничего не просят! Благодарят, что мы сохранили рабочие места на шахте. Или вот ещё! — он покопался в других бумажках, сначала безрезультатно, но потом тихо произнес:
– Ага, вот оно, — и, уже откашлявшись, громко. — Пишет мать героя взятия Тузлы у варваров. Уже тридцать лет прошло со дня гибели кормильца, но родина помнит о герое. Мать благодарит за назначенную пенсию. Сожалеет, что нет никакой войны, её внуки повторили бы подвиг своего отца.
Потом, бросив на мгновение отрешенный взгляд в окно, он вдруг без всякого перехода произнес:
– Так что там у тебя, Стамин?
– Что у меня? — откровенно удивился я.
– Ну, как «что»? Чем ты недоволен?
– Да я вроде не жалуюсь, так же как и ваши респонденты. Всем доволен, налоги плачу.
– И что, совсем не понимаешь, зачем сюда пришел?
– Да я и не рвался особо. Ваши вертухаи меня притащили, — вяло возразил я.
– Ну что у вас за жаргон? Разве мы — НКВД? Всё НКВД осталось в прошлом, да и в другой стране. Мы же жить помогаем народу.
– Простите, я действительно не понимаю, чем я мешаю жить народу.
– Ну, не стройте из себя наивного. Вас родина воспитала, одела-обула, образование дала, а вы что?
– Я позволю себе возразить. Меня воспитывали родители, бабушка. Одевали-обували тоже родители. Образование… я так думаю, в том, чтобы мне его дать, государство было заинтересовано. Так же, как и я в том, чтобы его получить. Тут, что называется, совпадение интересов. Работаю-то я на государство. Так же, как и мои родители. И одевали-обували они меня, экономя из той мизерной зарплаты, которую им платило государство.
– Не надо демагогии, господин Стамин! Вам что, больше нечего сказать?
– А что я должен сказать?
– Ну, тебе лучше знать, почему вас сюда пригласили, — бесцветным голосом продолжил толстый.
То ли он действительно не мог определиться, быть со мной на «вы» или «ты», то ли это была особая игра.
– Ей богу, нет идей, чем я мог навредить санитарии, тем более, прикладной, — изобразил я наглого простачка.
– Не зуди, Стамин! — особист перешел в атаку. — Ты родину не любишь, Стамин! Много на себя берешь! Тебе родина все дала, а ты ей что? Когда свои художества закончишь? — Чиновник жестом, исполненным отвращения, пропихнул по столу в мою сторону бумажку.
Это был плохого качества ксерокс с моего патента, полученного совместно с заграничным университетом. Ты смотри! Работают!
– Ну и что? Я ехал в поезде, за рубежом. Билет на поезд купил на свои деньги. Обдумывал идею, появились кое-какие мысли. Как приехал в тамошний университет — у них те же идеи. Вот они и сделали патент, и меня включили, из уважения. Я понимаю, вам это удивительно. У нас так не принято. Я имею в виду, уважать человека и его мысли.
От такого кощунства у толстого даже покраснела лысина.
– Вы что себе тут? Все, что у вас есть, вам дала родина, её героический народ, а вы здесь себе позволяете, — театрально воздев десницу к небу, прорычал санитар.
– Все что у меня есть, я добыл себе сам, вырвал из зубов тех, кому родина дает даром. И досталось это мне не легко. Но я просто работал. У нас с вами — разная родина. И все, что делала ваша родина, это — мешала мне работать и жить посредством тех, кому она все давала даром! Уничтожала мою родину. А героический народ… Чаще всего это обезумевшие от издевательств и нищеты такие же, как я, люди, — да о чем это я, и кому… — Ваша родина — вы о ней и заботьтесь. У меня была родина — мои друзья, коллеги, моя работа. Где оно все? Да убежали от вашей вакханалии кап-коммунизма!