— Если я услышу хоть что-нибудь, что должны знать Дейли, мимо них это не пройдет, — пообещал я.
Джеки протянула руку и тронула меня за запястье.
— Фрэнсис, знаешь, я все надеялась, что там кто-то другой — ну, какая-нибудь ошибка, что угодно…
— Бедняжка, — тихо сказала Кармела. — Сколько ей было? Восемнадцать?
— Девятнадцать с хвостиком, — ответил я.
— Господи… Чуть старше моего Даррена. И столько лет оставалась в этом жутком доме! Родители с ума сходили, разыскивали ее, а в это время…
— Вот уж спасибо вашему П. Дж. Лавери, — со вздохом заметила Джеки.
— Будем надеяться, — сказал Кевин и допил кружку. — Кому еще по одной?
— Можно, — кивнула Джеки. — А что значит — будем надеяться?
Кевин пожал плечами.
— Я просто говорю — будем надеяться, что все кончится хорошо.
— Бог мой, Кевин, как может кончиться хорошо? Бедняжка умерла! Ох, Фрэнсис…
— Лучше надеяться, — вмешался Шай, — что копы не нароют ничего такого, а то как бы нам всем не пришлось жалеть. Лучше бы парни Лавери выкинули чемоданчик в мусор и не будили спящих собак.
— А что они могут нарыть? — спросила Джеки. — Кев?
Кевин отодвинулся от стола и заговорил с необычайно строгим видом:
— Я сыт этими разговорами по горло, и Фрэнк, наверное, тоже. Я сейчас еще выпивки закажу, а если вы не смените пластинку, уйду домой.
— Нет, вы гляньте, — сказал Шай, улыбнувшись уголком губ. — Мышонок зарычал. Классно, Кев, ты прав на все сто. Лучше поговорим про «Оставшихся в живых». Давай нам по кружечке.
Мы взяли еще по одной, потом еще. Дождь с новой силой застучал в окна, но бармен запустил отопление на полную катушку, и о погоде напоминал только холодный сквозняк — когда открывали дверь. Кармела набралась смелости пойти к бару и заказать полдюжины горячих бутербродов, а я только сейчас понял, что последнее, что я ел, — полтарелки маминой поджарки, и сейчас меня обуревает зверский голод, когда готов пронзить кого-нибудь копьем и съесть тепленьким. Шай и я принялись обмениваться шуточками, от которых у Джеки джин-тоник брызнул через нос, а Кармела взвизгивала и шлепала нас по запястьям, когда доходило до соли анекдота; Кевин один в один изобразил мамочку за рождественским обедом — мы попадали, содрогаясь от беспощадного, неудержимого смеха.
— Прекрати! — Джеки судорожно глотала ртом воздух. — Клянусь Богом, я не выдержу и описаюсь.
— Это обязательно, — подтвердил я, пытаясь отдышаться. — И тогда придется самой брать тряпку и все вытирать.
— А ты зря смеешься, — сказал мне Шай. — На это Рождество будешь мучиться там же, где и все мы.
— Хрень. Буду спокойненько дома потягивать односолодовый вискарь и ржать, вспоминая вас, несчастных уродов.
— Ты погоди, приятель. Рождество на носу, ма снова вонзила в тебя коготки, так ты думаешь, она сдастся и откажется от удовольствия прижать всех нас разом? Вот увидишь.
— Спорим?
Шай протянул ладонь.
— Пятьдесят фунтов. Будешь сидеть напротив меня за рождественским столом.
— Заметано, — ответил я. Мы пожали руки. Ладонь у Шая была сухая, сильная и мозолистая, и столкновение наших рук словно высекло искру, но мы оба не подали виду.
— Знаешь, Фрэнсис, мы договорились, что не будем тебя спрашивать, но я не могу удержаться… — начала Кармела. — Джеки, прекрати, хватит меня щипать!
Джеки, видимо, взяла свой мочевой пузырь под контроль и буравила Кармелу взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Если Фрэнсис не хочет говорить об этом, пусть сам мне и скажет — правда? — с достоинством продолжила Кармела. — Фрэнсис, почему ты не приезжал до сих пор?
— Боялся, что ма возьмет деревянную ложку и вышибет из меня дух, — ответил я. — Ты меня осуждаешь?
Шай хрюкнул.
— Ну перестань, Фрэнсис, — отмахнулась Кармела. — Правда, почему?
Кармела, Кевин и даже Джеки (уж сколько раз она задавала мне этот вопрос, не получая ответа) уставились на меня — поддатые, удивленные и даже обиженные. Шай озабоченно пытался выковырять что-то из кружки.
— Ну-ка, скажите-ка мне, — сказал я, — за что вы готовы отдать жизнь?
— Ошизеть, — удивился Кевин. — Фестиваль юмора, да?
— Все, перестаньте, — сказала Джеки. — Это сегодня день такой.
— Па однажды сказал мне, что отдал бы жизнь за Ирландию, — объяснил я. — А вы?
Кевин вылупил глаза.
— Па застрял в семидесятых. Сейчас никто так не думает.
— Ну представь на секундочку. Шутки ради. Отдали бы?