- Но чай я выпью обязательно, - улыбнулся Бхасур, садясь и сразу же придвигая к себе зеленый сыр.
- Хорошо, тогда я спрошу, - сказала Ольга. - Как поживает Медицинский мозг?
- По-старому.
- Вы хотите сказать, что…
- Да. Никаких изменений в сигналах. Все та же пара людей, самая счастливая на Земле. Вот только ваш Родион поначалу дал какую-то непонятную кривую, огромный взлет. Потом линия круто пошла вниз… и недавно опять поднялась. До прежнего уровня.
Максим с Ольгой переглянулись, как заговорщики, - смущенно и лукаво.
- Вы уж простите нас, Бхасур… Но у мальчика недавно был день рождения, и мы…
- Подарили ему вашу машинку.
- Он сначала был на седьмом небе, понаделал себе рыцарских лат, золотых монет… начитался, знаете ли…
- А потом ему надоело, и он забросил реструктор, так что мы можем вам вернуть…
- А Родька теперь строит из песка и сучьев запруды на ручье, как бобер! - решительно закончила Ольга. И не удержавшись прыснула в ладонь.
ПАМЯТЬ
Недавно я впервые в жизни обратился к психиатру.
Чувство, охватившее меня при входе в его кабинет, нисколько не напоминало ту щемящую тревогу, которой обычно полны приемные врачей. Наоборот, мне захотелось поскорее окунуться в зеленый свет больших папоротников, что так уютно сомкнулись над глубокими креслами. И сам врач, восседающий в своем светлом тропическом уголке - великий Валентин Вишневский, - казался удивительно «своим парнем». Молодой, с мягкими нервными глазами на худом носатом лице, с нежной и длинной мальчишеской шеей, выступающей из открытого ворота белой рубахи, - неужели ему ведомы шахты человеческой души? Назвать бы его не доктором, а просто Валиком, да пригласить в мою гасиенду пить чай на веранде и слушать ночной концерт леса…
- Здравствуйте, вы, наверное, Иржи Михович?
- Да, доктор.
- Зовите меня просто Валик… Что вы стоите? Хотите лимонаду? Астро-кола?
- Если вы уж так любезны, рюмочку коньяку.
- С удовольствием.
Он поставил на стол две старинные рюмки из хрупкого стекла.
- Двенадцатилетний… Ну, выкладывайте, Иржи. Как говорится, каким ветром вас занесло в мою келью?
Я прекрасно понимал, что вся эта увертюра преследует одну цель: заставить пациента довериться, погасить его болезненную настороженность. Но следует отдать справедливость - увертюру играл мастер. Разве можно передать на бумаге полурадостные, полувиноватые улыбочки Вишневского, его дружеские, ласковые манеры, его чуть звенящий голос, одинаково далекий и от заискивания и от фамильярности?
Однако я и не собирался ничего скрывать.
- Не сочтите за обиду, Валик, но… я не тот, за кого вы меня приняли. Да, я старший в группе Пятой координаты и потому уже много лет болтаюсь в пустоте. Мы очень редко видим даже станции внешнего пояса, не говоря уже о населенных планетах. Сами знаете, наши опыты… И все-таки я вопреки вашим ожиданиям не гоняюсь за космическими призраками. Мне тридцать два года, я идеально здоров, моя генетическая линия чиста, как луч света, - ни одного угнетенного комплекса на двадцать поколений предков. Да… Вы знаете, наверное, эти дальние пращуры оставили мне необъяснимую любовь к лесу. Когда мой корабль опускается на лесистую планету, меня охватывает шальная радость. Лес - самое прекрасное, что создала природа. Горы круты и неприступны. В степях печет солнце, гуляют дожди и грозы. Море только и ждет, как бы тебя проглотить. А лес… Я невольно говорю сейчас категориями древних. Пытаюсь понять, откуда это во мне, родившемся за пятьдесят парсеков от ближайшего дерева… Извините.
- Ничего, продолжайте.
- Да, конечно, вы суммируете наблюдения… Короче говоря, я люблю отдыхать в одном из лесных заповедников Северной Америки. Кругом чудесный сосновый бор… Знаю, что многие мои друзья облюбовали для отдыха атоллы в Тихом океане, пальмовые рощи Инда, прерии Техаса и Гималайские кряжи, но я не мог иначе… Вы когда-нибудь видели сосну?
- Тут у нас есть сосны.
- Очень хорошо. Я назвал свое жилище гасиендой… Сам дом построен из настоящих сосновых досок, сбитых деревянными же клиньями. Недавно я получил отпуск и, разумеется, полетел в прекрасный сентябрьский Орегон… Вообразите себе: веранда, вечер, мошкара под колпаком настольной лампы, чашка черного кофе… Наверху, в вершинах, бормочет ветер, а под стволами тихо, тепло, темно.
Так вот посидел, попил кофе и отправился спать - такой умиротворенный, на себя непохож. Среди ночи просыпаюсь. Тишина. За окном - силуэты стволов и звезды. Лежу и думаю: чего проснулся? А на душе тревожно. Голова в огне. Никогда со мною такого не было. Так ясно мне представилось: ведь это же преступление - не спать, рассвет скоро, а тогда… уже и калачиком свернулся, и глаза закрыл прилежно. Но слишком силен был во мне анализ, и я уцепился за свой непонятный страх - что «тогда»? Кругом был холод, Валик, жестокий холод. Вернее, ожидание холода… Хвататься за последние крошки сна, а потом идти, спешить куда-то…