Дурной сон, из которого не проснёшься, думал Артём.
К декану так и зашли втроём.
— Нарушение устава университета! — хлопнул папкой по столу Герман Викторович, седовласый и сейчас взбешённый мужчина. — И не отнекиваться! Взяли вашего собрата с поличным, полиция. Стыдно! Илья Яковлев...
Артём вспомнил этого парня, но никак не мог взять в толк, что же происходит: он отчётливо всё слышал, вслушивался, но не понимал, и не понимал ещё, понимают ли остальные.
— Употреблять эту дрянь, приносить в университет, продавать своим же товарищам! Как можно опустится до такого скотского поведения? Весь профессорский состав должен был объясняться с полицейскими. Нет, вон, вон отсюда, вы позорите само звание студента.
— Господин профессор... — не выдержал Артём, но был прерван властным взмахом руки:
— Мне не нужны ваши объяснения! Достаточно того, что вас не посадят в тюрьму, поскольку дело ограничится этими стенами, иначе вы разговаривали бы не здесь и не со мной.
Артём, наконец, отбросил приличия и взглянул на лица стоящих рядом: Николай был привычно невозмутим, а вот по лицу Ильдара он наконец убедился, что декан не бредит.
— Господин профессор, я не вполне понимаю, о чем идет речь, но ничего никогда не употреблял и не продавал… а с господином Яковлевым мы даже не были близко знакомы, — решительно закончил Артём, хоть и чувствовал спиной, что уже взмок. — Могу я узнать, в чём меня обвиняют?
— Извольте, господин Васильев, — фыркнул декан. — В начале января, после Рождества вы снабдили запрещёнными наркотическими веществами присутствующих в квартире дома номер пять по Старому Казачьему переулку — это не считая приёма спиртного и разгульного поведения.
— Господин профессор! Прием спиртного имел место быть, — сходу признался Артём, — однако ничего более. Я покинул вечер рано и даже не знаю, какое именно поведение происходило. При мне, господин профессор, читали стихи и обсуждали кино.
Артём даже лишний раз прокрутил в голове воспоминания, но нет — он был уверен в собственной честности, и от этого был готов бороться. Признаваться в возлияниях было стыдно, но всё же за одно это не отчислят.
Декана, однако, это не убедило; с его слов выходило, что полиция была в произошедшем совершенно уверена. Что Ильдар, что Николай протестовали слабо, что заставило Артёма поверить в их вину, а декана — быстрее от них избавиться. Но уже молча спускаясь по лестнице, Артём развернулся и ринулся наверх. Дождавшись, пока выйдут, под ропот очереди вошёл к декану:
— Господин профессор! Господин Янтарский был со мной, он может подтвердить...
— Так пусть подтвердит! — отрезал Герман Викторович. — Полиция о нём не сообщала. Выйдите!
С Ромкой они столкнулись в университетской столовой; тот выглядел точно так же, как и обычно, и легко согласился пойти и рассказать декану, правда, добавив, что у него дел невпроворот, поскольку он до сих пор должен две пересдачи. Только на третий день с этого обещания Артём почувствовал что-то неладное в постоянной нехватке Роминого времени: листок, меж тем, висел, и Артём всерьёз опасался, что у него того и гляди отберут зачётку и пропуск, а следующий рассвет он встретит уже в части.
Остальные переживали происходящее по-своему: однажды Артём видел женщину в платке, по-видимому, мать Ильдара, другой раз — дородного мужчину с пятикурсником выше него ростом. Ввязывать в это родителей Артём не хотел, к тому же не был уверен, что отец ему поверит; искать бывших обитателей квартиры? Как?
Когда Артём выхватил друга между парами и настоятельно попросил сходить вместе, тот сказал, что в деканате был: Артём впервые заподозрил ложь, и тем же вечером Рома пропал.
Не появился ни на съёмной квартире, ни на лекциях.
Позвонил Янтарским — Марья Петровна заверила, что сын уехал навестить каких-то родственников; Артём почувствовал, что немного сходит с ума. Он жил в квартире, усыпанной следами Роминого пребывания, собирался жениться на его сестре, знал, в конце концов, самого Рому с первого курса!..
Через знакомых он вышел на поэтессу: ту отчисляли с философского. Помнила она происходящее смутно.
— Кто-то принес вещества, да. Не знаю, кто.