Но нет, ничто не трогало Марью. Деньги должны были магическим образом преумножаться, а он — делать карьеру несмотря на все заверения, что продвигать по службе его мало кому интересно. Чужие мужья все сплошь были идеальными отцами, ежедневно приносили большие доходы, сопровождали жён на светские рауты и выглядели как Аполлоны и Адонисы.
Поэтому когда он, привычно уступив жене, отправился к кузену, то просить за сына даже не собирался.
— Прости, — сказал Игорь, когда они остались вдвоём, — сам понимаешь. Виновен — значит виновен. Могу лишь не выдавать твой визит полицейским.
— Понимаю, — махнул рукой Вениамин, — пустое. Вырастила балбеса...
— А вот я всегда говорил, что мальчика надо в кадеты! — отрубил Игорь. Вениамин посмотрел на его суровое лицо бывшего офицера — тот был уволен со службы по состоянию здоровья, но, как казалось Вениамину, душой так и остался с ней. Марья за глаза называла его солдафоном, и когда Роман был маленьким, Вениамину тоже казалось, что отправлять ребенка в кадетский корпус, учить маршировать, когда тому ещё положено гонять голубей и запускать воздушных змеев — это перебор. Однако — вот к чему пришли: может, Игорь и прав. Дисциплина Роману бы точно не повредила.
Игорь продолжил, нарезая воздух ладонью:
— Все эти вот вещества — от чего? От бесцельности. Должны быть у человека цели, идеалы — тогда ему самому на эту дрянь не захочется тратить время, деньги, здоровье. В тех же кадетах что хорошо? Уважай старших. Защищай родную землю. Дисциплина. А для чего дисциплина? А от того, брат, что с дисциплиной ты всего добьешься, любую гору одолеешь. Потому что себя надо в руках держать. Не позволять распускаться.
Вениамин тайком глянул на выпирающий из рубашки живот. Он всегда чувствовал себя каким-то недобрутальным на фоне Игоря. Хотелось тоже нарезать воздух ладонью, но не перед кем и у него бы быстро устала рука.
— А вы — что? И ты, брат, тоже виноват. Нельзя воспитание парня женщине доверять! Она его так и будет голубить, по головке гладить, вот и вырастет черти что. Тебе надо было за него браться, а она — с девицами сидела бы, с пяльцами-вышивальцами, что у них там.
Вениамин даже не пытался объяснить Игорю все невозможность его предположения. Бурная энергия Марьи от сидения за пяльцами взорвала бы пару домов. А что было бы с ним, если бы он просто попытался наказать расшалившегося мальчика... Неудивительно, что тот чувствовал себя под защитой личного торнадо.
И Вениамину даже где-то в глубине души захотелось, чтобы торнадо Романа в кои-то веки не спас. Мелькнула мысль — а не выяснить ли, где прячут мальчика? Пусть в конце концов хоть раз почувствует на себе последствия своих поступков.
И ещё за этим — ещё более тайная мысль — а Марья наконец почувствует последствия своих.
Но он не должен был так поступать. Он был хорошим человеком. Он был отвратительно хорошим человеком, который, даже живя с полной мегерой, обвиняющей его во всех смертных грехах, не изменил ей с обладательницей чудных персей. Он уже прожил всю жизнь порядочным человеком и проживет её именно так до конца.
— Да, — сказал Игорь, — натворил делов. Думает, его не найдут? Найдут. Не знаю, на что она рассчитывала. Ректорат не вылезает из допросов. Три университета шерстят.
— А я думал, уже всё раскрыли, — не понял Вениамин. Игорь бросил на него раздражённый взгляд:
— Ты думаешь, там три человека было? Пять? Господи, как ты можешь быть таким беспечным, человек умер!
Вениамин несколько раз прокрутил в голове последнее слово, прежде чем отважился переспросить:
— Умер?
— Да, студент! Отравился до смерти вот этим самым. Ты газеты читаешь?
— В сегодняшней было самоубийство, — сказал Вениамин не слушающимся голосом.