— Что празднуют?
— Ну как — что... Обретение пророка Феоктиста, например, — усмехнулась Аглая и поправила выбившуюся прядь. — Не дни рождения и не новый год, если ты об этом. А вот наш гостевой дом...
Уже интереснее. Дом представлял собой трехэтажный терем, добротно срубленный, украшенный сверху какой-то свесившейся тряпкой — видимо, флагом — а вокруг деревянные столбы; подойдя ближе, Роман понял, что на столбе вырезано человеческое лицо с длинным носом, глазами с дырами в них и полосами, изображающими волосы.
— Двенадцать идолов, помнишь, я тебе рассказывала?
Он ничего не помнил, потому что в эту ересь толком не вслушивался, но кивнул. Идолы так идолы. Они поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Щёки обдало теплом, в нос бросился запах свежего хлеба. А они тут неплохо устроились!
Пока Аглая взяла на себя политесы, Роман оглядывался. Их провели в просторную комнату, очень чистую и залитую светом из широких окон; по углам гнездились картины с какими-то бородатыми мужиками — наверное, с этим самым Феоктистом или идолами, шут их знает: мужики, словно не одобряя такое несерьёзное отношение, сжав губы, таращились на Романа. Помимо картин, были ещё свечи; пластиковые цветы, которые он видел в последний раз на похоронах, разноцветные бусы свешивались с гвоздиков, заботливо прибитых рядом с картинами; под ногами лежали мягкие тряпичные коврики — один-в-один как те, которые бесконечно из остатков тканей шила его бабка-рукодельница (когда не шила, вязала такие же бесконечные шарфы). Одна из стен была занавешена длинными шёлковыми шторами, под которыми просвечивали картины и предметы — должно быть, священное место. Роме захотелось сунуть туда нос, и он, улучив момент, подобрался ближе, к бородатому мужику со смуглым лицом, который что-то втолковывал:
— Non, je n'est apprende pas... Verstehen Sie? Do you understand?
— Ферштейн, ферштейн, — махал на него собеседник с совершенно заурядной сельско-славянской физией, голубоглазый, русый — хоть помещай в учебник как образец. — Про-рок Фе-ок-тист! Понял, дубина?
Пальцем при этом он тыкал в картину сбоку от штор, где черноволосый и черноглазый мужчина, похожий скорее не на пророка, а на дьявола, мрачно таращился перед собой, назидательно подняв указательный палец. Впечатленный пророком и пальцем иностранец пытался продолжить беседу с этим диким русским, и Роман, напустив вид полной беспечности, оглянулся, а затем отодвинул штору. Однако! Быстрого взгляда хватило, чтобы понять — там, под этим жалким прикрытием, висит настоящая икона, богато отделанная золотом и камнями, а рядом ещё и лежит книга в кожаном переплете. Сердце Романа заколотилось, он взглянул на собеседников сбоку:
— Ja-ja... Ich weis...
— А его сменил отец Угрим... Вон, вон туда смотри — в том углу висит...
Роман подошел ближе к занавеске и снова её отодвинул, уже нацелившись взглядом на книгу. Сощурился, оббегая взглядом — кожаный переплет, золоченый обрез, золотое тиснение... «Оригинальное орнаментальное тиснение в византийском стиле», всплыло в голове. Он понятия не имел, что это значит, но кто-то был готов выложить за это полмиллиона рублей. Кто-то — шестьсот тысяч.
Игра определенно стоила свеч.
— Месье? Туды нельзя, — наконец обратил на него внимание крестьянин, и Роман задёрнул штору и обернулся, дружелюбно улыбаясь и немного растерянно разводя руками:
— Премного извиняюсь, не знал. Впервые здесь.
— Да вы русский? — обрадовался его собеседник с видимым облегчением. — А я уж так утомился балакать тут… Я тут вроде толмача, только с этими вот — он махнул в сторону иностранца, который изучал очередной портрет — разве сладишь!
— Не знал, что сюда приезжают иностранцы, — искренне признался Роман: Аглая об этом не говорила. Мужичок рассмеялся, показывая жёлтые кривые зубы:
— И ездят, и ездят... Не наездятся все. Но, — поучительно добавил он, видимо, вспомнив о миссии, — оно и верно: пусть к нашей вере открыт и каждый пусть приобщается. От нас не убудет.
Роман покопался в воспоминаниях, но всплывали какие-то разрозненные куски, видимо, впечатлившие его сильнее прочего, — вроде грядущего конца света и того, что начаться он должен был почему-то с Северо-Американских Штатов, а затем перекинуться на Японию. Япония-то чем тебе не угодила, мысленно спросил он мрачного мужика на портрете, но мужик смотрел так, словно угодить ему можно было, только предварительно померев. Свести бы его с маменькой и посмотреть на войну миров!