— Исповедоваться, — повторил Роман, пытаясь удержаться от замечания, которое так и напрашивалось после рассказов Аглаи. — Ага.
Иностранцы оторвались от правил, и Савелий потащил их к каким-то священным камням размером с собаку. Роман понял, что суть религиозного мировоззрения и учения ускользает от него настолько, что он даже не в состоянии понять, как эти камни, идолы, пророки и молельни соотносятся друг с другом, и кому и в какой последовательности здесь молятся.
— Потом, — сказал Савелий внезапно почти на ухо, и Роман чуть не подпрыгнул, — потом тьма спустилась на нашу землю. Двадцать лет пророк Феоктист боролся с ней, отгонял от вверенной ему земли и паствы — но забрала она пророка, забрала на небеса прямо в огне.
Роман прикинул, что с берега реки пожар не видно, пока он не дойдет до деревьев над склоном.
Удобно.
— Горел огонь три ночи, и три дня, — патетически вещал Савелий, вскидывая руки, — и ничто не могло потушить его, такой был он силы, а когда утих, одни стены остались и сказал тогда отец Угрим: место это проклятое.
— Proklaytoye? — переспросил бородач, и Савелий яростно закивал:
— Проклятое, проклятое! — показал пальцем в лес и провел ладонью по горлу, — Нельзя ходить.
Иностранцы неуверенно закивали. Роман решил убедиться:
— И больше никто не ходил?
— Нет! — отрезал Савелий и шмыгнул носом. — Отец Угрим за такое отлучит.
Значит, Аглая не врала. Ромка огляделся: солнце уже собиралось садиться, а на небе по-прежнему было ни облачка. Отлично, просто отлично.
Глава 7. Интермеццо
«Ведомости московской городской полиции» от двадцать второго февраля 19… года
«Продается “Энциклопедия верований и сказаний для юношества”, «Товарищество М. О. Вольф», 1923, состояние хорошее, писать а/я 113».
«Ведомости московской городской полиции» от первого марта 19… года
«Куплю “Энциклопедию верований и сказаний для юношества” в любом состоянии, писать 115 Иванову И.П. до востребования».
Письмо без обратного адреса:
«Думаю, вам будет любопытно взглянуть. С.»
Приписка ниже другим почерком:
«!!! Самоубийца!»
Глава 8. Новая волна
«Совсем жить надоело», — подумала Оля, покосившись на девушку с идиотским именем Изабелла.
— Тебе не кажется, что она как-то странно... — Ричи замешкался, подбирая слова, и Оля тут же пришла на помощь:
— Она просто странная! Не обращай внимания.
Ричи нахмурил брови. Ему шло хмуриться.
— Нет, Оля, с остальными она нормальная. А со мной... Помнишь, на черчении?
— Да, — еле сдерживаясь, сказала Оля. На черчении эта раскрашенная кикимора умудрилась сломать его линейку.
Деревянную. В руках.
— Я уже не знаю, как её отогнать, — с чувством жаловалась Оля Яночке, которая, обручившись, потеряла последний интерес к учебе и изобретала все возможные способы чтения любовных романов под партой. Хорошо в Яночке было то, что та неизменно занимала Олину сторону, в том числе потому, что Оля обручена ещё не была, а романы после марша Мендельсона обещали райские сады наслаждения. Изабелла целых полгода опасности не представляла, поскольку была увлечена каким-то мужчиной вдвое себя старше и писала ему страстные письма; но стоило Оле войти в число если не друзей, так приятельниц Ричи, так что-то разладилось у Изабеллы, а может быть, она решила расширить число завоеваний и обратила внимание на молчаливого длинноволосого юношу, всё ещё сказочно красивого по мнению Оли. Которая, в свою очередь, так свыклась с мыслью о том, что именно эти длинные тонкие пальцы музыканта наденут на её палец кольцо, что — в общем, никаких Изабелл.