К мужикам подошел Нефед, спросил закурить. Свернул цыгарку, пыхнул раз-другой, рассмеялся:
— Эва, радость какая: веселися, святая Русь — у бурят кони гладкие! — Он сплюнул, скривил рот — А нам от того что? Да пущай они разом передохнут вместе со своими хозяевами.
— Не заедайся, Нефед, — оборвал его бородатый Ведеркин. — За такую помогу надо в ножки бурятам поклониться.
Нефед расхохотался еще пуще.
— Помога?! А как ты, — спросил он, давясь от смеха, — а как ты на этой кобыле пахать станешь? Она же по-русски не соображает. Ты ей тпру, а она вскачь. Ты ее сюда воротишь, а она эвон куды прет. Ну, чего бельма выкатил? Одно тебе осталось, — Нефед поднял ногу в тяжелом, кованом сапоге, со всей мочи двинул кобылку в бок. — Вот таким манером.
Мужики, которые были там, медленно двинулись на Нефеда. У кого в руках палка, у кого уздечка, у кого ременной кнут... Нефед испуганно попятился, запнулся за камень, упал.
Его били молчком. Нефед открыл рот, чтобы закричать, но не посмел, только застонал, зажал руками голову, спрятал лицо. Мужики опомнились, когда кто-то чужой властно гаркнул:
— Стой! Ума решились!
Над Нефедом, который лежал, раскинув руки, стояли два верховых милиционера, с ними Семен, тоже на лошади.
— Пошто самоуправство творите? — строго спросил старший, соскакивая с седла. — А ну, затащите его в избу.
Дознание милиционерам не удалось: Нефед молчал, только пугливо озирался.
— За что вы его били? — спросил мужиков Семен.
— В шутку это, — сказал Ведеркин. — Для забавы.
— Для веселья, — подтвердил Нефед распухшими, толстыми губами. — Баловство такое...
— Хорошо баловство, — рассердился пожилой милиционер, — опоздай мы маленько, и дошучивать тебе на том свете.
Милиционеры были из Воскресенского, за ними съездил Семен: ревком постановил произвести обыск у попа, проверить подвал под колокольней.
— Чтоб боле без баловства, — наказал милиционер. — За такие дела не похвалят.
К Амвросию пришли еще засветло. Дверь отворила Антонида. В избу вошли Лукерья, Калашников, Воскобойников, милиционеры. Антонида побледнела, тихо спросила Лукерью:
— Вы, кажется, не в гости к нам пожаловали?
— По делу... — с неловкостью ответила Лукерья. — Отец дома?
Амвросий, когда увидел пришедших, тоже заметно сменился с лица.
— Присаживайтесь, — проговорил он, волнуясь. — С чем явились?
Лукерья посмотрела Амвросию прямо в глаза.
— Мы вам доверяем, отец Амвросий, но тут такое дело... В общем, надо сделать у вас обыск.
— Обыск? — вскрикнула Антонида. — У нас? Ты шутишь, Лукерья?
— Какие там шутки, — устало ответила Лукерья. — Самой противно, без нужды не пришли бы. — Она повернулась к Калашникову. — Начинай, Семен.
Семен встал со стула, подошел к киоту, вынул из-за иконы Николая угодника сложенную вчетверо бумажку, будто наверняка знал, что она там... Развернул: внизу стояла жирная фамилия — генерал-лейтенант Г. Семенов...
— Это, паря, что такое?
— Семеновская прокламация. — По бледному лицу бывшего священника пошли красные пятна. Он понимал, что глупо объяснять, как прокламация попала к нему: кто поверит, что ее оставил вместо проповеди какой-то проезжий архиерей...
Лукерья, Воскобойников, Семен растерянно переглянулись: им стало страшно от того, что тяжелое обвинение так просто подтверждается.
В комнате все молчали. Наконец, милиционер сурово спросил:
— Где остальные прокламации?
— У меня больше нет...
— Больше нет? — с насмешкой переспросил милиционер. — Ладно, сами сыщем. — Голос его звучал недобро. — Вот, что... Отдай ключ от подвала под колокольней.
Лукерья помогла Амвросию встать, он вдруг ослаб. Антонида расширившимися глазами следила, как отец подошел к комоду, открыл верхний ящик, достал большой ржавый ключ... Она отчетливо вспомнила разговор с Василием об этом проклятом ключе... Он сказал, чтобы незаметно положила на место...
Милиционеры переглядывали каждую бумажку, но прокламаций больше не находили.
Амвросий сидел, опустив голову.
— Что вы ищете? Одна у меня листовка, и та случайно. Нету больше.
Пожилой милиционер с сожалением проговорил:
— Эва как... Нету... Так тебе и поверили. Небывалое дело, чтобы контра сразу созналась. Еще пошарим.
Лицо у Антониды горело, она тяжело дышала. Подошла к милиционеру, истерично выкрикнула:
— Контра? Мой отец — контра? Лукерья, что происходит? Как вы смеете?
Она упала на диван, забилась в слезах. Амвросий тихо сказал:
— Успокойся, дочка... Тебе вредно. Тут какое-то недоразумение. Сейчас все разъяснится.