Самогонка подействовала тут же — глаза у него покраснели, губы искривились в пьяной усмешке.
— Шампанское... Прежде, когда мы кутили, с нами бывали женщины. — Он хрипло засмеялся. — Покорные, послушные красавицы.
Выпил еще стакан, подошел к Фросе.
— Напомни мне былые дни, конопатая нимфа.
Фрося ничего не успела сообразить, как он цепкими, сильными руками ухватился за ворот ее платья, разодрал вместе с рубашкой. Девушка вскрикнула, прикрыла руками оголенную грудь. Офицер пьяно осклабился.
— Утро лирических воспоминаний. Взамен чернобровых, темпераментных цыганок — рыжая, рябая скотница. — Он подошел к Фросе вплотную, дохнул самогонкой. — Я могу смаху разрубить тебя, сибирская Афродита. Могу пристрелить. Но ты меня не бойся, я не дикарь. Говорят, я чем-то похож на школьного учителя. Правда? Я тебя не трону. Спой мне песенку, ладно? Любовную, сибирскую песенку. Ты пой, а я буду смотреть на тебя и завтракать. Раньше слушал цыганский хор, смотрел на голых красоток, а сейчас на тебя одну... Понимаете, какая вам честь, корявая Венера?
Он сел на свое место. Испуганный Лука дрожащей рукой налил ему самогонки.
— Что же ты молчишь? — Офицер заметил, что Фрося прикрыла грудь, резко крикнул: — Опусти руки! Слышишь? Руки по швам! Подними платье. Выше колен! Еще! Да ты никак стыдишься? Забавно. — Он скрипуче засмеялся. — Теперь пой любовную песню.
Фрося стояла перед ним с дикими от ужаса глазами.
— Пой, сирена, лукавая соблазнительница, — со смешком проговорил офицер, жадно разглядывая Фросю. — Потешь меня... Я люблю девичьи задушевные песни. Пой, а то угодишь в сарай, к тем. Сначала отдам казакам, а потом к стенке
Горло у Фроси перехватило, она не могла открыть рта.
— Пой, стерва! — заорал офицер, вытаскивая наган. — Убью.
— Пошто вы так, ваше благородие, — робко заикнулся Лука.
Фрося запела, давясь рыданиями:
Офицер покачивал ногой, не спускал с нее пьяного взгляда, улыбался. Но вот голова склонилась на грудь, он прикрыл рукою глаза. За своей спиной Фрося услышала участливый шепот:
— Пой еще, сейчас уснет... Пой, а то плохо будет.
Фрося узнала голос денщика. Незаметно опустила платье, заслонилась от офицера
— Пой... — еще раз шепнул денщик.
Превозмогая себя, Фрося запела:
— Как, как? — встрепенулся офицер. — Привзуныла? Ха-ха... Нелепость. Пой дальше.
— В клеточку? Видишь, в клеточку попала... — еле повернул он языком. — Пой, баюкай меня, Афродита.
Пьяный уснул. Лука и денщик оттащили его на постель. Фрося скрылась за перегородкой, плакала возле печи.
— Ты, девка, удирай, — зашептал денщик. — Сматывайся из деревни. У него только морда добрая, а так сущий изверг. Памятливый, падлюга... Проспится, тебя потребует, станет изгаляться, до кончины замучает. Бери хозяйского коня и скачи, куда глаза глядят. Поблизости деревни есть.
— Кони у меня некованные, — жалобно проговорил Лука. — На зиму не куем... Копыта собьет, пропадет. Дороги-то худые. Разорение...
— Молчи, шкура, — рассердился денщик. — Давай коня. Да гляди — ежели проболтаешься, прикончу.
Фрося чуть привела на себе в порядок платье, накинула хозяйский полушубок. Втроем вышли во двор. Лука оседлал коня. Казаки обступили, стали спрашивать, куда собралась девка.
— Ихнее благородие посылают, — ответил денщик и подмигнул: — Самогонки, вишь, не хватило ему. Приказал хоть из-под земли добыть. В соседнюю деревню снарядилась, привезет.
Фрося вскочила на коня. Денщик передал повод Луке:
— Держи пока. Я сейчас. Своего оседлаю, провожу за село, чтоб какой беды не стряслось, казаки-то наши, поди, все пьяные. Увидят девку, так не пропустят.
Он вернулся скоро, верхом на коне, с винтовкой. Наказал Луке:
— Ихнее благородие станут спрашивать, скажешь, что девка уехала сполнять евонное приказание, за самогонкой. А я провожу маленько.