Василий задвигался в своем углу, шумно задышал.
— Ты чего, Антонидушка? Может, меня оговорил кто? Да, был грех. Захватили меня семеновцы супротив воли... Был у них малое время... Опосля сбежал, не стерпел злодейских порядков.
— Сбежал... Палачом ты у них был. Пленных расстреливал, вешал. Молчишь? Вспомни Троицкосавск.
Василий торопливо закрестился и стал медленно надвигаться на Антониду.
— Хочешь убить меня? — громко спросила Антонида. — А я мать твоего ребенка... — Она неприятно засмеялась. — Я оставила дома записку, что пошла к тебе. Если убьешь, сразу тебя арестуют. Тогда не отвертишься... — Шепотом прибавила: — Помнишь, как повесил шестерых? Там и девушка была... Так вот, она жива. И фельдшер Машков жив. Помнишь Машкова?
— Тише, залеточка...
— Я написала в записке, тебя не пощадят.
Василий соображал. На лбу у него появились крупные капли.
— Пошто такие слова, залеточка... Дозволь, поцелую.
В это время Антонида почувствовала, как ребенок сильно толкнулся внутри.
— Скоро родится, — тоскливо прошептала про себя Антонида. — Похоже сын будет.
Василий дрожащей рукой обтер лоб, ласково спросил, словно угадав ее мысль:
— А какое имя ему, залеточка? Может, Петькой назовем? Славно будет — Петр Васильевич. В честь святого Петра...
— Хватит! — оборвала Антонида. — Не верю ни одному твоему слову. Думаешь, все дураки, один ты умный?
— Коровушка есть, лошадка, две овечки. Еще опосля наживем...
— Иуда!..
— Залеточка... Одной веревочкой связаны... Откуда про Машкова проведала?
— Струсил? — со злорадством спросила Антонида. — Был у нас сегодня Иван Николаевич Машков. О тебе спрашивал, разыскивает.
— Ты пошто не разделась? Скидывай полушубок, чаек соображу.
— Может, и вином напоишь? Как тогда, помнишь, из города ехали?
Василий встал, подошел ближе.
— Избушка маленькая... Обживемся, новый дом поставим...
— Слушай, гад, — твердо проговорила Антонида. — И курица защищает своих цыплят. Я женщина, скоро стану матерью. Меня голыми руками не возьмешь.
— Да разве я что... — Василий обнял ее за плечи. — Да разве я?..
— Перестань, не разжалобишь, не поверю. О, как ненавижу тебя!
— А потом дочка у нас появится. Сынок и дочка.
— Отойди, слышишь... Убийца! Я бы тебя своими руками... — Она отвернулась, заплакала. — Боже мой, и этот негодяй — отец моего ребенка!..
Вдруг что-то блеснуло в ее глазах, будто злая радость.
— Пойду и все открою Лукерье. Страшно?
— Залеточка!.. А может это и не я вовсе, не убивец я!..
Антонида судорожно расхохоталась, долго не могла остановиться. Василий торопливо соображал, как ему быть.
— Слушай, что я скажу, — наслаждаясь своей властью, проговорила Антонида. — Так и быть, пощажу пока из-за ребенка.
— Залеточка...
— Но если что, добра не жди.
— Я чаек живой рукой соображу... — Василий засуетился. — Господь всепрощающий знает человеческие деяния. Милостив он. И нас учит долготерпению... Поспешность, она блох ловить хороша. Поспешишь, людей насмешишь. Посидим, да и все обмыслим к нашему удовольствию.
Скоро закипел чугунок. Когда Антонида уходила, Василий подал ей ключ от подвала под колокольней, сказал:
— Не хватился ключа твой тятенька? Ну, вот и славно. Положи ключик на прежнее место, потихонечку, незаметненько...
Антонида взяла ключ.
Совещание в городе продолжалось два дня. Лукерья с мужиками выехала домой после обеда. Семен говорил, что надо дождаться утра, но Луша рвалась домой. Она поехала с Иваном, сзади тряслись на своей телеге Семен и Петр, за ними погромыхивала на ухабах сеялка. Семен то и дело кричал Ивану:
— Эй, не гони, сеялку угробим!
Иван сдерживал коня, ехали шагом, Луша совсем извелась... Заночевали в бурятском улусе. Ночью Луше вдруг отчетливо послышался надрывный Егоркин плач, ясно привиделось, как сын разметался в жару. Она вскочила, разбудила Ивана, сказала, что не станет дожидаться утра, поедет сейчас.
— Ты, Лукерья, не заспалась ли? — приподнялся Иван. — Куда ехать, ночь же... Тебя бандюги в лес уволокут. Стащат с телеги — и в лес. Ей-богу... И днем боязно, из-за кустов пуляют.
— Поеду, — твердо повторила Луша. — Не убьют.
— Ишь, ты...
— Сынок хворый... — Голос у нее дрогнул. — Может, помирает, а я стану утра дожидаться... Поеду.
— Не дело городишь, — рассердился Иван. — Не отпущу. Разбужай мужиков, вместе тронемся.