— Пошто людей тревожить? Одна я...
— Делай чего велено. Запрягать пойду.
Иван встал.
Луша сочувственно поглядела на Семена, на Петра, которые похрапывали на полу, под одной дохой.
— Ладно, — вздохнула она. — Ложись, утречком двинемся.
Иван что-то проворчал себе под нос: то ли похвалил, то ли выругался. Луша задула свет.
Утром, когда все проснулись, Луши в избе не было. Оказалось, ночью верхом ускакала домой.
Она вернулась в село засветло, кинула Фросе поводья, вбежала в избу. За столом сидел свекор, прихлебывал из блюдечка чай, тетка Катерина вытаскивала из печки чугунок.
— Как Егорушка? — Луша сбросила полушубок, подбежала к люльке. Егорка лежал тихо, морщил нос, будто собирался чихнуть.
— Сыночек, мамку свою непутевую увидел, обрадовался! — счастливо проговорила Луша. — Здоровенький...
Она взяла его, закружилась по избе
— Верно, что непутевая, — заворчала тетка Катерина. — Вскочила в избу, здравствуйте не сказала.
— Здоровенький, здоровенький, — повторяла Луша. — Мамке обрадовался, соскучился по мамке.
— Ты пошто вершая приехала, Луша? — с тревогой спросила Фрося, входя в избу. — Мужики где?
— Живехоньки, скоро заявятся. — Луша рассмеялась, положила сына в люльку. — Ай, дедушка Цырен! Вот так Цырен-бабай! Выходил внука. А я покою не ведала.
Старик добродушно усмехнулся
— Один Егорка — один и есть, не семьдесят семь внуков... Тетке Катерине спасибо скажи, чашку густого чая налей, она с ним сидела. Ну, ладно. Что в городе полезное увидела, какие умные слова услышала?
— Не знаю, с чего и начать... — Луша села за стол, но тут же вскочила, подбежала к люльке. — Здоровенький... По мамке соскучился. Что же это я... Сейчас покормлю тебя, маленький...
Она взяла сына на руки, ушла за занавеску.
— Ишь, наголодался... Не торопись, Егорушка, теперь завсегда с тобой буду, никуда не поеду.
Когда Луша вернулась к столу, лицо у нее было сияющее и умиротворенное.
— Не знаю, с чего и начать... — повторила она и задумалась. — Никакими словами не обскажешь. Разъяснял нам про все товарищ Ивин, он самого Владимира Ильича Ленина видел. Мы выспрашивали, какой, мол, вождь мирового пролетариата. Ничего, говорит, обыкновенный. Вроде такой, как и все. А уж заговорит, прямо живые слова кладет тебе в голову. Послухаешь, и внутри у тебя как звонкая песня.
Луша помолчала. Молча сидели у стола Цырен, тетка Катерина, Фрося. Пришла белобрысая Лелька, тихонько присела у печки.
Стало темнеть, Фрося затеплила плошку.
— Тот Ивин много рассказывал, — снова заговорила Луша. — Про войну, про гидру капитализма, про голод в России.
Заскрипели ворота — вернулись из города мужики, вкатили во двор сеялку. Вошли хмурые, злые. Сняли шапки, поздоровались.
— Скоро сеять, а еще студено, — сердито проговорил Семен, стаскивая с себя полушубок. Подошел к теплой печке, прислонился спиной, сказал: — Верно, что лукавой бабы в ступе не истолкешь... Ты, Лукерья Егоровна, пошто нас бросила, ночью ускакала?
— К сынку поспешила, — виновато ответила Луша. — Хворый он оставался, сам знаешь.
— Ладно, живая приехала, — примирительно проговорил Цырен. — Садитесь чаевать. Горячего отведай, умные слова стариков послушай, Лушахон, правда, не больно старик, — Цырен улыбнулся, — а шибко складные слова говорит.
Катерина налила всем чая. Фрося из-под светлых ресниц поглядывала на Петра Поломошина, с тоской вспоминала другого Петьку, который лежит в братской могиле. «Пошто так крепко засел в сердце, — думала Фрося, — одна только боль от него была, одни только раны, одни только горькие слезы...»
— А еще вот что на совещании было, — тихо заговорила Луша. — Сам товарищ Ленин высказал в Москве, на главном партийном съезде, что надобно отменить продразверстку...
— Да ну?
— Ага... И прижать кулаков налогом. Бедноте и середнякам, чтобы помощь была от красной власти.
— Здорово, — живо сказал Иван. — То в России, а у нас как будет?
— Так же, поди... Только не сразу.
Это были важные дела жизни, о них говорили с тревогой и надеждой... Завтрашний день виделся неясно, никто не знал, что он принесет...
Тетка Катерина пошла взглянуть на Егорку.
— Кулачье в бандиты кинулось, — мрачно произнес Семен. — В городе встретил мухоршибирских, сказывают, у них по окнам стреляют, али в спину, из-за угла...
Цырен выколотил трубку, прочистил проволокой, сказал:
— Скоро однако самое подходящее время в землю зерно бросать... Поздно сеять — худой урожай собирать.
Он достал кисет, неторопливо набил трубку.