— Землю пахать-боронить, известно дело, кони надо. У вас безлошадных мужиков много, где коней возьмут? К Андрею Сидорову идти, в петлю шею совать?
— У бурят коней табуны, — рассмеялся Семен. — Вот и выручайте.
— Тебе, Семен, на большом суглане такие умные слова говорить бы. Пошто не выручить? Выручим. Дадим коней. — Он затянулся трубкой, выпустил белесый дым. — Вам это в самый раз будет... Ну, а вы дайте нам маленько пшеницы на посев, из нового урожая вернем. И еще сеялку дня на четыре, как сами отсеетесь.
— До чего ушлый старик! — с восхищением удивился Семен. — Пшеничка у нас и верно есть, хорошего сорту, Лука для себя припасал. Может и вам наскребется... — Он оглядел всех за столом. — Я так думаю...
На том и порешили. Пока совсем не стемнело, Иван и Цырен тронулись в дорогу. Луша сказала на прощанье:
— Дома всем поклон передайте. На сходке обскажем, что надумали.
Когда Лукерья уложила сынишку, Фросина сестренка Лелька сказала, замирая от любопытства:
— Тетя Луша, не ложись пока... Посидим маленько, поразговариваем...
— О чем станем разговаривать?
— Ну как ты была в городе... Занятно же...
— Верно, Леля, занятно. Такого навидалась, даже не верится.
— Садитесь к столу, — Леля принесла табуретки. — Рассказывай, тетя Луша.
Лукерья встала у теплой печки.
— Первый раз я была в городе... Все в диковинку... Ну, дома там не то, чтоб все большие, разные... Ночевала у одной пожилой женщины, она в губкоме работает. Пришла к ней засветло, вижу, с потолка свисает на веревочке пузырек, стеклянная бутылочка. Это лампа электрическая оказалась. Ладно... Как стало темнеть, хозяйка — раз, повернула что-то — и сразу в лампочке огонек. Ни копоти, и керосину наливать не надо.
— Нам бы так, — рассмеялась Лелька. — Раз, и светло! Смеху-то...
— И у нас будет. Право, будет. В каждой избе, вот увидите. Не жизня станет, а радость.
— Еще чего видела? — тихо спросила тетка Катерина.
— Люди там хорошие. Я рассказала, что у меня Егорушка разболелся, а полечить некому, послали бы к нам дохтура: и другие дети часто болеют, и взрослые... А хозяйка сразу и говорит: ладно, направим фельдшерицу. Пускай, говорит, пока одна на несколько деревень, потом и еще пришлем. Только вы содержите ее как полагается, не обижайте и все такое.
— Здорово... — восхищенно проговорила Лелька. — Когда приедет?
— Скоро, однако... Один дяденька стал расспрашивать меня про торговлю. Я говорю, ничего, лавочка у нас есть, Нефед торгует. «Не кооперация?» — спрашивает. Нет, отвечаю, сначала притворялся, что он кооперация, а теперь говорит, что от себя торгует. Дядька посмеялся, а я спрашиваю: скоро у нас кооперативный магазин откроют, дешевые товары пришлют? О комсомольской ячейке все узнала, собирай, Фрося, ребят, будет у нас комсомол.
— Лушенька, — проговорила тетка Катерина. — Как же ты славно съездила...
— Даже спать не охота!
— Я знала, что тетя Луша занятное расскажет, — важно оглядела всех Лелька.
Прошло несколько дней. Лука сидел дома, кто-то постучался в ставень. Лука вздрогнул, перекрестился. В окно еще постучали Он крикнул через двойные рамы:
— Чего надо?
— Открой, слышь... — Лука узнал голос Нефеда. — Разговеться надо, завтра христово воскресенье.
Лука пошел отворять. «И верно, — тяжело соображал он, — завтра, кажись, пасха, светлый праздник... Раньше баба куличи стряпала, поросенка кололи... Яички в луковой шелухе варили. Масленица миновала, не заметил. Ныне никто блинов не пек, в кошевах с колокольцами не катался... Черную корку с водой грызли... И великий пост прошел. Разговенье, значит...»
Он откинул на калитке тяжелые крючки, выдвинул засовы. Калитка задержалась только на цепочке. Просунул голову, разглядел в лунном свете Нефеда, возле него кутался в старую шинель Василий.
— С наступающим, — осклабился Нефед. — Запущай в избу.
Нефед принес пяток крашеных яиц, краюху хлеба из просеянной пшеничной муки.
— Это, — сказал, — заместо кулича.
Василий перекрестился в передний угол, где темнели закопченные иконы.
— Эх, — тяжело вздохнул Лука. — Бобыли мы, бобыли... Сиротские головы неприкаянные. Разве это жизня? Бывало, я в церкву, а жена дома все налаживает... Придешь после всенощной и гуляй, разговляйся...
— Ну, гостей у тебя и прежде не густо бывало, — проворчал Нефед.
— Пошто к всенощной не благовестил? — спросил Лука Василия.
— Храм господен опустел... Поп Амвросий продался антихристу...
— Как это?
— А так: скинул рясу, и все. Навсегда бросаю, говорит, поповское ремесло.