Медленная, сладко-томительная дрожь, возникающая под нижними ребрами и, точно круги на воде, распространяющаяся все шире и шире. Сперва — краткое ощущение неудобства, затем оно постепенно исчезает, сменяясь той самой быстро преходящей щекочущей отрешенностью. Все, что связывает меня с миром, — это порывисто-стремительные движения Стиви, его до боли стиснутые ладони на моих плечах, да мои собственные ответные рывки. Я даже не могу в точности определить, хорошо мне или нет, потому что строгий и привыкший к рациональности ум требует — «Прекрати! Прекрати, пока ты еще в силах управлять собой!», а разнежившиеся чувства нашептывают: «Ну еще разок! Еще чуть-чуть! Когда доведется снова так порадоваться жизни! Уступи, что тебе стоит…»
Стиви убыстряет темп. Отдельные толчки сливаются в непрерывную атаку. Хочется закричать, но не хватает сил, да и в горле пересохло. В миг, когда я уверен, что больше не выдержу, и уже готов оттолкнуть не знающего меры юнца, Стиви издает отрывистый всхлип, грубоватым рывком выскальзывает наружу и бессильно рушится на постель. Я падаю рядом, часто и яростно втягивая воздух. Голова кружится, внутри — полнейшая опустошенность и гаснущие искорки тающего удовольствия.
Дверца, за которой прятался все это время разум, с тихим скрипом приоткрывается, и вместе со здравым смыслом приходит печальная грусть, робко напоминающая, что всему хорошему свойственно рано или поздно заканчиваться.
Словно переняв мое настроение, Станислав приподнимается на локте и зарывается лицом в мои волосы, бормоча нежную и бессмысленную чепуху. В ответ я обнимаю его, устало поражаясь способности людей заплетаться в невиданный узел и тому, как мало и одновременно много требуется нашему роду, чтобы испытать мимолетное прикосновение счастья.
Былое возбуждение незаметно пропадает, уступая место терпкой довольной усталости, так же, как испаряются капельки влаги на наших разгоряченных телах и возвращается привычный ритм сердцебиения. Стиви высвобождается, перегибается через меня, с недовольным ворчанием подбирает с пола упавшие одеяла. Мы торопливо кутаемся в них, прижимаясь друг к другу, — камин наконец-то погас и в комнате становится холодновато. Гуляние в общей зале трактира сошло на нет, бушевавший снаружи ураган сменился частой дробью затяжного дождя, молотящего по черепичным крышам и низвергающегося в водосточные трубы. Завтра нас встретят непролазные болота у подножий холмов и весело булькающие по улицам ручейки грязи и нечистот.
— Знаешь, Йен, ты мне ужасно нравишься, — заявляет полусонный Станислав: — Мне ни капельки не жаль, что так случилось, — поколебавшись, он решительно добавляет: — Даже если на самом деле тебе просто от меня чего-то нужно. Ты говори, я сделаю… Провести в Градчаны или замолвить перед кем словечко?..
— Ничего мне не надо, — бурчу я, с удивлением понимая, что ответ заслуживает названия почти честного. — Спи, душа неугомонная!
В темноте раздается довольный короткий смешок.
— Только не сердись, ладно? Хочешь, я тебя поцелую? Ты прелесть, только почему-то всегда такой мрачный…
Прохладные мягкие губы ласково касаются моего виска. Становится неожиданно спокойно и уютно, будто грядущие и прошлые неприятности вдруг решили дать мне передышку.
— За последние лет шесть меня обзывали как угодно, от продажной шкуры до растленного мерзавца, но прелестью именуют впервые. Благодарствуем-с… Век не забуду.
Стиви сдавленно фыркает и пристраивает растрепанную голову мне на плечо.
— Было хорошо… — засыпая, невнятно произносит он. — Спасибо.
Какое-то время я лежу в темноте, прислушиваясь к шелесту дождя и выравнивающемуся дыханию Станислава. Не самая плохая ночь в моей жизни. Маленький секрет в копилке тайн и многообещающее знакомство. Ладно, грандиозные планы и далеко идущие замыслы — это завтра, а сейчас — спать, спать, спать… Храни нас, Господи, такими, как мы есть — несовершенными, мятущимися, порочными и отчаянно желающими хоть немного любить… Amen.