— Прекрасно. Мы поняли друг друга, мистер Дэвис!
В тот день над Варшавой неожиданно прогремел гром. И сразу хлынул ливень. Огромная черная туча надвинулась на город со стороны Соколова, прошла над Охотой, Мокотовым, закрыла небо над Лазенками, Маршалковской, одним краем коснулась Старого Мяста и ушла за Вислу.
Дождь вымыл, освежил город и так же внезапно окончился. Снова засветило солнце, зачирикали примолкшие было воробьи.
Бронзовый Фредерик Шопен, сидя в кресле вечности в Лазенках, бесстрастно взирал на шумный город, кружившийся в вихре злотых и долларов между продажами и покупками.
По влажной аллее парка в Лазенках вялым, неторопливым шагом двигались двое. Один — высокий, худой, в потертых джинсовых брюках, в белой майке с этикеткой «Столичной» водки во всю грудь. Второй — ростом пониже, но такой же худой, изрядно потрепанный жизнью. Он косолапил и ежеминутно вытирал мятым платком блестевшую глянцем лысину. Из-под серого, видавшего виды пиджака выглядывала на свет такая же, как у высокого, майка с водочной этикеткой.
Элегантный поляк в широкополой техасской шляпе, в тени полей которой серебрились виски, шел им навстречу, держа в руке свернутый черный зонтик-тросточку. Поравнявшись с мужчинами, он коснулся пальцами края шляпы.
— Здравствуйте, панове. Вы из Союза? Я не ошибся?
Узнать русского в Варшаве совсем не сложно, и поляк не ошибся.
— Что там у вас новенького со вчерашнего дня? — спросил он с интересом и тонкой иронией одновременно.
— Что нового? — повторил вопрос лысый и ощерил зубы в улыбке. — Президент.
Поляк удивленно вскинул брови.
— Что, неужели Эльцын?
— Горбачев.
— Не понял, панове. Что же тогда изменилось?
— Изменился Горбачев, пан…?
— Ольшанский, — подсказал поляк.
— Так вот, пан Ольшанский, президент Горбачев у нас постоянно меняется в лицах. Утром он Генеральный секретарь и первый коммунист мира. Вечером — ни тот, ни другой. Поначалу всех зовет за собой на ставропольский путь, потом вдруг один сворачивает на польский…
— Не понял, панове, — в голосе поляка прозвучала обидчивая настороженность. — Что вы имеете в виду под польским путем?
— А то, что Горбачев идет к чертовой матери вслед за вашим паном Карусельским.
— Ярузельским! — догадался поляк и громко захохотал. — Вы веселые люди, панове. С вами и выпить не грех. Нет ли у вас случайно бутылочки? Я куплю. Одну, две… Ящик… десять ящиков…
Русские понимающе засмеялись.
— А если нет? — спросил высокий.
— Тогда снимите рекламу, — сказал поляк, тыча пальцем в майку.
Минуту спустя они уже торговались. Поляк сбивал цену, русские старательно ее удерживали.
— Тридцать тысяч злотых, — настаивал лысый, стремясь загнать цену бутылки на астрономическую высоту.
— Двадцать, — гнул свое поляк.
— Двадцать семь. Это окончательно.
— Двадцать три или мы разошлись. Всему есть разумный предел. У нас говорят — сошлись на базаре два дурака: один дорого просит, другой дешево дает. Вы — первый. Себя ко вторым причислять не стану. Вам предложена нормальная цена за весь товар сразу. Такое не часто подваливает. Вы упускаете свою удачу. До видзення, панове.
Ольшанский приложил два пальца к шляпе.
— Постойте, — сказал лысый. — Какая же тут удача? На каждой бутылке мы теряем по три тысячи.
— Ничего вы не теряете. Продали все сразу — и за новым товаром. А так вы будете по бутылке сплавлять, на еду, на жилье тратиться, да еще попадетесь на глаза людям Медведя или полиции. Потеряете больше, чем загребете! Короче, ваше дело.
— Хорошо, — вдруг согласился лысый. — Берете все сразу? Так?
— Так, — согласился Ольшанский. Он достал из кармана шикарное портмоне, приоткрыл его, демонстрируя русским несколько полумиллионных купюр с изображением ясновельможного пана Юзефа Пилсудского — воина и патриота. — Товар на деньги.
— Забито. Встречаемся в восемь на этом месте.
За торгом со стороны наблюдал мистер Дэвис. Расставшись с русскими, Щепаньский подошел к нему. Дэвис брезгливо скривил губы и отрицательно мотнул головой.
— Эти не подойдут, — сказал он негромко. — Придется их оставить.
Что-то не понравилось опытному разведчику в облике спекулянтов спиртным. Что именно, он не уточнял. Щепаньский вздохнул и перекрестился.