Вряд ли несчастный когда–нибудь придет в себя. Но на всякий случай я ввел ему дозу морфия. Потом, поудобнее положив больного, мы закрыли его одеялом и двинулись дальше.
Сразу за радиорубкой находилось узкое помещение, занимавшее целых две трети ширины авиалайнера. Два кресла, убирающаяся кровать. Очевидно, каюта для отдыха членов экипажа. В момент удара о торос в ней кто–то находился.
Человека, лежавшего на полу в одной рубашке, без куртки, авария, похоже, застала врасплох. Он не успел даже сообразить, что произошло.
В кухне–буфете мы нашли стюардессу. Растрепанные черные волосы падали ей на лицо. Она лежала на левом боку и негромко стонала, больше от испуга, чем от боли. Пульс у нее был ровный, но учащенный. Подойдя поближе, Джекстроу наклонился к ней.
— Поднять ее, доктор Мейсон?
— Нет, — покачал я головой. — По–моему, она приходит в себя. Где произошли какие повреждения, она нам скажет сама. Прикроем ее одеялом и оставим в покое. Наверняка есть люди, которым наша помощь нужнее.
Дверь в главный пассажирский салон была заперта. Во всяком случае, так показалось. Но я знал, что в обычных условиях она не должна запираться.
Очевидно, при посадке ее заклинило. Нельзя было терять времени, и мы с Джекстроу, сделав шаг назад, со всей силы навалились на дверь. Она поддалась, приоткрывшись на три–четыре дюйма. Одновременно послышался крик боли.
— Осторожней! — воскликнул я, но Джекстроу уже ослабил напор. Повысив голос, я произнес:
— Попрошу вас отойти в сторону. Мы хотим проникнуть в салон.
Из–за двери послышалось невнятное бормотание, тихий стон и шарканье ног. Дверь отворилась, и мы вошли.
В лицо мне ударила струя теплого воздуха. Разевая рот, как рыба, я пошатнулся, с трудом устояв на ногах. Затем спохватился и захлопнул за собой дверь. Двигатели не работали, за тонким фюзеляжем арктический холод.
Поэтому, несмотря на надежную изоляцию салона, тепло, которое жизненно необходимо тем, кто уцелел, может быстро улетучиться. Не обращая внимания на человека, стоявшего, пошатываясь, передо мной, который держался одной рукой за спинку кресла, а другой потирал разбитый в кровь лоб, я повернулся к Джекстроу.
— Тащи сюда стюардессу. Используем шанс, хотя он и невелик. Уж лучше лежать со сломанной ногой в теплом салоне, чем с шишкой на голове в холодном буфете. Кинь одеяло на бортрадиста, но не вздумай его трогать.
Кивнув, Джекстроу вышел из салона и мигом закрыл за собой дверь. Я повернулся к мужчине, стоявшему в тамбуре. Он все еще прижимал большую смуглую руку, обросшую черной шерстью, к кровоточащему лбу. Задержав на мне на какое–то мгновение взгляд, он стал растерянно смотреть, как капает кровь на его красный галстук и голубую сорочку, которые так не сочетались со светло–серым габардиновым костюмом. Мужчина зажмурил глаза и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение.
— Прошу прощения за неуместный вопрос, — произнес он спокойным, низким голосом. — Но… что случилось?
— Произошла авиакатастрофа, — односложно ответил я. — Что вы помните?
— Ничего. Вернее, помню удар, потом громкий скрежет рвущегося металла…
— А потом вы ударились о дверь. — Я показал на пятна крови позади себя.
— Присядьте. С вами будет все в порядке. — Утратив интерес к этому пассажиру, я оглядел салон. Я ожидал увидеть сорванные со своих оснований сиденья, но оказалось, что все они целы — по три кресла слева от меня, по два — справа. Сиденья в передней части салона были обращены назад, в задней части — вперед. Более того, я предполагал, что глазам моим предстанут изувеченные, раненые, стонущие люди, валяющиеся в проходах, тамбурах. Но просторный пассажирский салон был почти пуст, не слышно было ни звука.
Однако, кроме человека, находившегося рядом, я обнаружил в салоне еще девятерых. Двое лежали в передней части прохода. Приподнявшись на локте, растерянно озирался крупный, плечистый мужчина с кудрявыми темными волосами.
Рядом лежал пожилой человечек, видны были лишь пряди черных волос, прилипших к лысине. На нем был не по росту большой клетчатый пиджак и безвкусный галстук в клетку. Создавалось впечатление, что оба сидели в креслах слева, прежде чем ударом их сбросило на пол.
Сзади, тоже в левой части салона, сидел еще один пассажир. Сначала я удивился тому, что человек этот не упал, но потом увидел: он в полном сознании. Сидел он в напряженной позе, упершись спиной в иллюминатор, ногами — в пол и крепко — так, что надулись жилы и побелели костяшки пальцев на худых руках, — держась за подлокотники. Направив луч фонаря выше, на его лицо, я разглядел белый стоячий воротничок.