— Вы правы. У нас нету нет оснований отстранять руководителя, так как нарушений с его стороны не обнаружено, но, тем не менее, статистика удручающая.
— И я так понимаю, что отказаться не могу, несмотря на отсутствие правового нарушения?
— Именно! Толя, выручи по старой дружбе. Я не могу выделить людей на это дело, и так завал. Ты, тем более, следаком работал. Вспомнишь былые деньки, а?
— Вас понял. Советская милиция сделает все возможное, чтобы наказать виновных, если они, конечно, будут.
— Другого ответа я и не ожидал.
«Не умеешь — научим, не хочешь — заставим», — улыбнулся Анатолий, после чего наспех накинул на себя китель и взял свой потертый портфель из кожзама.
С такими размышлениями он пошел к умывальнику. Завидев главного, галдеж в очереди мигом стих, словно от выключателя, и очередь почтительно расступилась. Машинистка ловко схватила десятилитровое ведро одной рукой, второй открыла крышку умывальника и, пыхтя, залила в рукомойник воды.
— Вот мужики пошли. Женщина работает, а они стоят, — ворчала покрасневшая от натуги машинистка.
— Не барыня, не расклеишься, — процедил сквозь зубы один из тех, кто в карты играл.
— Прекратить галдеж, — заткнул всех полковник. — Конец смены уже. Галдеть в очередях за хлебом будете, — теплая вода смыла всю грязь и пот с лица, от чего Дроздов удовлетворенно крякнул.
И только выйдя на улицу, уже остывшую от дневной суматохи, он понял, насколько устал. Пелена застилала уставшие глаза, столько повидавшие в его нелегкий век. Слегка пошатываясь, Анатолий дошел до своего убежища — засыпного домика. Три ряда кое-как сколоченных досок вместе с вертикальными стойками, между которыми был обильно засыпан угольный шлак. Конечно, не самый лучший утеплитель, но это лучше, чем дрожать зимой, которая здесь весьма холодная. Доски снаружи были обмазаны глиной и известкой. В общем, типичный послевоенный домик, где под одной крышей делили очаг несколько семей. Советский солдат привык к спартанской обстановке, крыша над головой есть — уже хорошо, это вам не спать в траншее. В качестве той самой крыши выступали дощечки, которые приколотили наспех одна на другую.
Зайдя домой, полковник с удовольствием втянул в себя застоявшийся запах папирос, керосина и жареной картошки. «Дом, милый дом».
— Толик, голубчик, я котлеток с морковкой и хлебом приготовила, — раздался веселый старческий голосок из полковничьей части комнаты.
— А мясо? — обиженно спросил Толя.
— Так не привезли на этой неделе. Соседка говорит, что на выходных по килограмму на руки давать будут, — победоносно сообщила Евдокия Федоровна. К чести ее, как человека, который был на тридцать лет старше Анатолия Вадимовича, это была никогда не унывающая женщина. Веселый огонек, который плясал в ее карих глазах, выдавал в ней неугасающую энергию и жажду к жизни. Лишь глубокие морщины и косыночка выдавали в ней уже состарившуюся женщину. Про таких говорят — возраст не помеха. Она стала для него кем-то вроде матери. Их правила сожительства были предельно просты и взаимовыгодны — она на кухне и покосах, он же выполняет мужскую работу. В очередях стояли посменно, это строго. Очередь была на все: на хлеб, одежду, конфеты, молоко и так далее. А все потому, что снабжение было скудноватым. И стоять да переругиваться в очередях решили они поровну. Так и жили. И кроме того, Евдокия Федоровна была не только хорошим собеседником, но и великолепным слушателем, что полковник очень ценил в людях.
— Толик, а пойдем на танцы в выходные? — ехидно спросила бабушка, весело сверкнув глазками.
— Давайте в другой раз.
— Ну рассказывай уж, может быть, поверю в твои оправдания перед сильной женщиной, — улыбнулась она, снимая тряпочкой с керогаза дымящуюся алюминиевую кружку с чаем и протягивая ее Анатолию.
— Рассказывать, на самом деле, нечего, — вздохнул Толя. — Новое дело дали, а я и не знаю, как мне его раскрыть. — Женщина села на кровать поудобнее и сосредоточенно уставилась на вещателя. — Работяги в «Октябрьском Комсомольце» часто стали получать травмы.. Хотят отстранить директора, но причин нет. Рабочие инструктированы и периодически проходят повторные инструктажи, оборудование исправно, но сути это не меняет. Надо что-то делать, но как, если его не за что пока сажать? Свою работу он делает так-то, — выдохся полковник, слегка пригубив из кружки.