На левой руке покойного картонный формуляр, который уже успел заполнить доктор Куницки.
А Кольбатц не был красавцем. Лошадиная челюсть, очень длинный нос. Наверное, носил очки: на переносице осталось углубление от слишком тесной оправы. Но он хорошо сложен — широкая грудь, узкие бедра. Руки сильные, с мощной кистью. Одним словом, он ничуть не похож на своих предков, изображенных на портретах, которые висят в салоне, — иной антропологический тип. Я беру его руку. На левой ладони специфическое углубление, похоже, что от автомобильного руля. Наверное, он много ездил, но не очень-то уверенно водил машину. На указательном пальце следы никотина. На большом — опять специфический след в виде небольшой мозоли. Правая рука тоньше и мягче.
Входит доктор Куницки.
— Кто позволил вам встать? — Он кричит профессиональным тоном, хотя, видимо, не особенно уверен, что обязательно надо кричать.
— Ничего со мной не случится, доктор. Вы знаете, что покойник был левшой?
— Вам надо сейчас же лечь. Левшой? Ну и что из этого следует? Немедленно ложитесь!
— Ничего… Наверное, ничего не следует. Я только сейчас заметил, что он левша. Не очень-то приятный тип. Вам не кажется?
— Я покойников не различаю. Все они похожи друг на друга. Вам необходимо лечь.
— Нет. Сделайте мне какой-либо укол, и хватит.
— Нервишки пошаливают? Увы, все вышло. Последний сделал этой девочке. Есть только кофеин в таблетках.
— Спасибо. Предпочитаю его в виде кофе. Пойдемте, доктор, мы же не закончили нашего совещания. Но сначала я хотел бы узнать, кто меня так угостил?
Трогаю затылок. Кусок марли приклеен двумя перекрещенными полосками пластыря.
— Два сантиметра. Затронута только кожа, — информирует Куницки. — Наверное, кирпич.
— Может быть, трость?
— Нет, кирпич. Я нашел мелкие осколки в волосах.
— Интересно. Этот тип не отличается большой физической силой.
2
Если судить по донесению сержанта Лигензы, «мой случай» не особенно интересен. Зато он увенчался еще одним знаменательным открытием.
Услышав крик, Лигенза спустился вниз, ориентируясь на свет фонаря, который почему-то не погас, когда я упал, и лежал на полу, освещая своды подземелья. Рядом со мной сержант обнаружил несколько кирпичей. Ничего другого не нашел и Домбал, прибежавший по зову Лигензы. Они вдвоем обшарили лестничную клетку, коридорчик, идущий под уклон к подземелью, и само подземелье. Позже, когда они уже перетащили меня к доктору Куницкому, в левой стене склепа увидели узкую нишу и лесенку.
— …когда я стукнулся головой о доски, то понял, что лаз слепой, — рассказывает Домбал. — Хотел уже возвращаться, но еще раз уперся в доски — изо всех сил, обеими руками, а Лигенза держал меня за ноги. Доски поддались. Это оказался просто люк, только очень тяжелый. Когда я его приподнял, а Лигенза посветил фонарем, я увидел те самые часы-фрегат…
— Вы оказались в башне?
— Так точно.
— Лигенза, когда ты побежал ко мне, в комнате со стульями оставался кто-либо из наших?
— Нет.
— Нужно было позвать.
— Я что, должен был ждать, пока гражданина капитана прирежут? Да? — возмутился сержант.
— Так-то так… А за это время гражданин дух благополучно проследовал из подземелья в башню. По той самой железной лесенке. Из башни — через комнату со стульями — в свои апартаменты. И теперь спокойно отдыхает. А что поделывает местное общество?
— Сидит, как было приказано, по своим комнатам. Лаз из подземелья в башню тоже под наблюдением.
— Ну, теперь оттуда уже никто не выйдет, потому что там давно никого нет.
Лигенза вздыхает. Лицо у него в грязи, пальцы стерты до крови. Я говорю ему, чтобы он умылся.
— Давайте закончим совещание, — обращаюсь я к Домбалу и Куницкому. — Если не ошибаюсь, нас прервали на вопросе: КТО убил? Домбал, будь добр, включи магнитофон. И подай ленту немного назад. Первую катушку.
— Она на месте.
— Включи. А кто не выключил магнитофон?
Лента кончилась, но зеленый глазок светится. Видимо, услышав выстрелы, мы совсем забыли о магнитофоне. И когда я допрашивал Аполонию Ласак, то не сменил катушку. Смеемся долго и от всего сердца. Домбал говорит:
— По-моему, как раз здесь. Перематывает ленту, включает звук.
— … «еще один вопрос. Почему Бакула сразу похоронил умершего, а утром уведомил милицию? И притом варшавскую милицию. Почему не… Домбал? Домбал?! Что такое? Кто стрелял? Домбал! На выход! Быстро!»
— Да. Как раз то самое место, — говорю я. — Пошли дальше. Начнем с того же вопроса.
— Тихо! — Домбал прикладывает палец к губам.
Из микрофона несется нечто непонятное. Хлопает дверь. Шаги. Всхлипывания. Разговор по-немецки.
— «Трудель, что ты наделала? О боже, что теперь делать, девочка? (Рыдания.) Он уже все знает. Что теперь делать? Пойдем. Скорей, Трудель…»
Потом опять шаги, хлопает дверь. Дальше — только еле слышное гудение радиоламп. Мы долгое время сидим в полном молчании.
— Фрич, — говорит Домбал.
— С дочкой, — отзывается Куницки.
— Да. Во всяком случае, теперь мы можем быть уверены, что не они подкопали и опрокинули надгробие на кладбище, — говорю я. — Не успели бы вернуться. Только никак не пойму, что она натворила?
— Я предлагаю, чтобы ее сейчас же допросили, — берет слово Домбал. — Может, станет яснее, наконец, кто убил Кольбатца.
— Резонно, — говорит доктор Куницки.
— Согласен. А как там в Кракове?
— Ничего особенного. — Домбал вынимает из кармана блокнот. — Ерунда. Они обозлились как черти…
— Ну и хорошо. Говори.
— Так… Сведения о Бакуле. Родился шестого седьмого девятьсот восемнадцатого, в Познани. Родители: Ян и Марта, в девичестве Фронцковяк. Разведен. Фамилии не менял. Все совпадает с данными в паспорте. Может, его отец изменил фамилию?.. Да. Вот еще. Бакула был подпоручиком семьдесят седьмого пехотного полка. Участвовал в сентябрьской кампании в тридцать девятом. Затем плен, концлагерь в Мюрнау. Все. Вызывал Познань. Если они найдут что-нибудь у себя, сообщат по телефону. Доставит милиционер из Голчевиц. Теперь история Ласак. Имею честь уведомить вас, что на этой неделе церковный комитет вообще не заседал. И самое интересное, что Ласак не является его членом. Исключена полгода назад. За оскорбление ксендза. В чем там было дело, к сожалению, ксендз-председатель мне сообщить не пожелал. А вот история о Фриче. Известно ли вам, что наш милый Герман переписывается с ФРГ? Да, да! Почтальон вспомнил, что приносил ему целых два письма. От кого — не знает, только припомнил, что они были из Франкфурта-на-Майне. Здесь больше никто не получает писем из-за границы. Начальник почты, между прочим, пьяный вдребезги, еще до почтальона мне сказал, что неделю назад Фрич отправлял телеграмму во Франкфурт. Текст был написан по-немецки, поэтому ее отвезли в город: голчевицкая телефонистка не сумела передать. Дальше. Секретарь партийной организации. Это любопытно. Видел нашего Бакулу в весьма интимной ситуации с нашей Трудель. Летом, в дюнах. Подробности ни к чему. Еще одно. Председатель голчевицкого кооператива заявил, что Ласак предлагала ему купить золотые часы. Вчера днем. Наконец…
— Слушай, Домбал, ты что, разбудил всю деревню?
— Нет. Они собрались на крестинах у начальника почты. И последняя новость: в Голчевицах гонят самогон.
— Оставь это местной милиции. Откуда узнал?
— Пил за здоровье новорожденного. Пришлось, — оправдывается Домбал.
— Ну бог тебя простит. Одним словом, все врут. Хорошо. Сейчас я допрошу девушку. А вы займитесь подземельем, тем, где находится могила Шимона Кольбатца. Возьмите ведро воды и молоток.
— Здешний ученый доктор очень удивился, когда узнал, что мы там нашли, гражданин капитан. Начал ругаться, почему, мол, ему не доложили, — говорит Лигенза. — Вы думаете, там что-либо замуровано?
— Ничего я не думаю. Просто хочу удостовериться. Пришлите мне девушку. Ты, Лигенза, проверь посты. И чтоб никто не выходил из своих комнат. Особенно Бакула. Слишком многому удивляется.
Доктор Куницки задерживается в дверях.
— Коллега, я хотел бы вам напомнить, что девочка беременна.
— Хорошо. Знаю. Не забуду.
3
Взгляд темных глаз Труды Фрич нервно блуждает по комнате. Она явно не хочет замечать моего любезного жеста, приглашающего ее в кресло. Неподвижно стоит в дверях. Она без пальто, в простеньком платьице — такие производят специально для деревни городские швейные фабрики. Одежда уже не может скрыть деформированной беременностью фигуры. Девушка словно сжимается под моим взглядом. Руки держит перед собой как щит.